Треба
Шрифт:
– Мне кажется, или вон там, далеко-далеко, плывет парусник?
– Кажется. Это сторожевик возвращается в Балаклаву.
– Это ещё что?
– Ракетный крейсер пограничников. Тут ведь их база.
– Прямо в скале? Та, которую мы проезжали?
– Не совсем, но близко от неё.
Сзади, со стороны «кухни» послышались шаги, появился Дуче.
– Как дела? Не замёрзли ещё?
– Нет, все в порядке.
– Скоро будет объявлена дегустация. Не задерживайтесь.
– Непременно.
Шаги удалились. Где-то недалеко от нас раздались возмущённые крики
– Вот скажи мне, историк. Ты же изучал разные страны, народы?
– Да.
– Что нас ждёт? Страну нашу, в смысле.
– Дай подумать. Вопрос тяжелый, но более-менее предсказуемый. В ближайшем будущем, не знаю когда – десять лет, или двадцать… Будет война против ислама. Не какого-то определённого государства против кого-то. А война религий в принципе. Но без ядерных ракет. Потому что напоминать будет гражданскую войну. Враг внутри, мы сами его давно впустили. Кварталы пойдут на кварталы, поножовщина и выстрелы прямо на лестничных клетках. Танки на улицы выводить бесполезно – их можно взорвать из любого окна. Как водится, поймут это после груды уже сожжённых машин. Правительство не справляется, полыхают один город за другим. Все армейские объекты под усиленной охраной. Для наведения порядка на остальной территории сил явно недостаточно. Все утонет в крови.
– Бррр, ужас какой. И кто победит?
– Не знаю. Но современная цивилизация в теперешнем виде и понимании, исчезнет навсегда. Как исчезали другие. Любые, самые развитые и сильные, всегда падали от нашествия варваров.
– Не может быть. Нам обязательно помогут. Евросоюз. Ну, или Америка.
– Ни за что. Запомни, никто не вступает в войны из благих побуждений. Каждая из противоборствующих сторон хочет только одного – урвать от противника как можно больше.
– А варвары – это кто?
– Люди, не обременённые ложными постулатами терпимости и равенства. Которые, занося кулак, бьют как можно сильнее, не задумываясь о душевных и физических страданиях жертвы в будущем.
Лена задумалась.
– А кто лучше? Мы или они?
– Никто. У нас один мир, у них другой. Каждый гружён собственными догмами. Они ничего не нарушают, разрезая нам горло от уха до уха. Потому не знают сомнений. А у тебя червяк в мозгу, который надеется, что захватчики образумятся, опустят мачете, крикнут: «Это программа «Розыгрыш!», и подарят шоколадку. Объективного зла нет. Всё свято. И если наша система ценностей не сумела себя защитить, она обязана быть уничтожена.
– Как-то шансов оставляешь маловато.
– Я умею оглядываться.
– А я так не хочу. Хочу, чтобы ты дал хоть какую-то надежду.
– После самоубийства Европы, здесь не будет мусульман, так что можешь быть спокойна. Сюда придёт Китай. С восточной мудростью, дождавшись завершения бойни. Освободителем. Трансформировав коммунистическую идею до неузнаваемости, блестяще вооруженные, фанатически преданные, они зачистят огромные пространства от захватчиков, улыбаясь, дадут каждому выжившему еду и работу 18 часов в сутки. Организуют государственное управление… И останутся, ассимилировав чахлые остатки коренного населения. И звать твою правнучку будут Ли. Потому что мужа внучки – Чжэн.
Лена повернулась ко мне. Глаза её были расширены от ужаса.
– Шутишь?
– Ни капли.
Она обхватила свои плечи руками. А у меня в голове вертелась одна мысль, что я дурак. Форменный. Ну вот зачем сейчас это нужно было делать? Ну скажи, что мы, наконец, выберем хорошего президента, который посадит всех воров и дармоедов. Сделает нашу страну прекрасной. Скажи, что во всем мире запретят качать нефть, и перейдут на безопасную добычу электроэнергии… Что ж я за человек-то такой.
– Следующие выборы…
– Достаточно. Я иду спать. Спокойной ночи.
Она резко развернулась и, не оборачиваясь, пошла в сторону «спальни».
– Спокойной…
Когда я вернулся к костру, присутствовавшие уже вовсю уничтожали дары моря.
– А что с Леночкой? – Ирина Владимировна угрожающе посмотрела на меня, – она только что молча прошла мимо нас, проигнорировав приглашение к столу. Ты её, подлец, обидел, что ли?
– Выходит так. Хотя, видит Бог, не хотел.
– Я не устаю повторять, что он идиот.
– А я и не спорю…
– И о чем вы говорили?
– Она спросила, где я хочу жить. А я не успел ответить.
– И всё, что ли?
– Нет. Потом рассказал о будущем.
Кто-то присвистнул. Спокойствие в голосе Валеры было иезуитским.
– Романтик. Как говорил мой дед, мы, когда были в вашем возрасте, с девушками говорили о любви. А вы о мерзостях. Поэтому сейчас столько гомосеков.
– Я вот не пойму, Шаман. Чего тебе неймётся? – в отличие от предыдущего вопрошавшего, Сало был более чем категоричен, – Что ты вообще от жизни хочешь? Только сокровенное. Такое, как у Шухарта. Без которого хоть в петлю.
– Homo sum, humani nihil a me alienum puto. 4 Квартира в «подкове» – раз. Написать книгу. Хорошую. Это два. Чтобы меня напечатали на обложке «Эскваера» – три.
Повисла тишина.
– Мелкие у тебя желания.
– Покажи свои. Покрупнее.
Сало задумался.
– Не знаю. Ты меня врасплох застал.
– А я должен быть всегда наготове? Пойду лучше спать. Чего-то настроение пропало.
– А как же твоя скорпена? С пылу, с жару. Спецом бережём.
4
(лат.) Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.
– Ешьте, ребята. На здоровье.
Лёжа в палатке, уже ворочаясь в спальнике, я думал о желаниях. Не мало ли? Всего три.
Пока я об этом не знал. Но будет и четвертое. Пронзительное.
*
Утром меня разбудило улыбающееся лицо Лены, заглядывающее внутрь.
– Здравствуй, соня!
– И тебе не хворать. Который час?
– Около девяти. Я хочу извиниться за вчерашнее. Сама не понимаю, что произошло. Слишком уж впечатлительная.
– Проехали. Я тоже хорош. Начал нести какую-то околесицу.