ТРЕБУЕТСЯ ЧУДО. Сказки большого города
Шрифт:
— Какая тебе разница? Работает и работает. Ты как мама… Не открывай, не надо: другого я сделать не смогу. Знаешь: это было у меня как наитие. Чудо, если хочешь… Вдруг осознал: требуется чудо, — он невольно повторил слова Гранта, — и я его сотворил.
— А если сломается?
— Он никогда не сломается, не беспокойся…
Александр Павлович наклонился и легко-легко, чуть прикоснувшись губами, поцеловал Наташу в щеку. Щека была теплой и все же мокрой: и не хотела, а, видно, поплакала девочка, только незаметно, Александр Павлович ничего не углядел.
— Прощай! — И
Закрыл глаза. Сердце стучало как бешеное: вот-вот выскочит. И никогда, никогда еще не было ему так больно и скверно. Никогда в жизни он не мучился так оттого, что всего-навсего — ну пустяк же, привычное дело! — обманул женщину.
7
Но боль прошла, потому что никогда ничего у Александра Павловича долго не болело. Разве что поясница: но это профессиональный недуг, результат цирковых сквозняков; да, кстати, он, этот недуг, о себе тоже давно не напоминал.
А если что и осталось, так ощущение брезгливого недовольства самим собой: разнюнился, как юнец. Решено, эмоции побоку. Стоит вспомнить к случаю недавние слова Валерии о том, что у нее эмоций и неприятностей на службе — во как хватает! У Александра Павловича — тоже, и лишние, «сердечные», — совсем ни к чему.
А девочку он успокоил, дал ей могучую техническую игрушку — пусть сама пользуется. Александр Павлович в этих играх больше не участвует: слишком далеко, кажется, дело зашло…
И все было бы распрекрасно — не в первый раз Александр Павлович с дамами сердца, как говорится, «завязывал», оставаясь с ними между тем в наидобрейших дружеских отношениях: гордился он этим своим дипломатическим свойством, но ближе к вечеру, когда Александр Павлович отдыхал, морально готовясь к нудному ночному прогону, явилась Валерия. Явилась без звонка, как ни в чем не бывало, ничему не удивляясь. Только спросила:
— Куда ты исчез?
Александр Павлович неожиданных визитов не любил, вообще сюрпризов не терпел, считал, что лишь тот сюрприз хорош, о котором заранее известно. Но виду не подал, усадил Валерию в кресло, кофе принес: как раз перед ее приходом заварил.
— Дела, Лер… До премьеры времени — с гулькин нос. И ничего не готово, хоть плачь.
— Плачешь?
— Рыдаю.
— Могу платочек ссудить.
— Давно запасся…
Александр Павлович прекрасно понимал, что бессмысленный этот разговор всего лишь прелюдия к чему-то более серьезному, ради чего и пришла Валерия, пришла, не позвонив, не сговорившись заранее, как всегда у них делалось, потому что, вестимо дело, уяснила: позвони она — и Александр Павлович тысячу причин найдет, чтобы встреча не состоялась. Умная женщина, дочь — в нее…
Валерия и вправду была умной: долго кота за хвост не тянула, если поговоркой воспользоваться.
— Слушай, Сашенька, ты меня совсем дурой считаешь?
— С чего ты взяла?
— Ты ведь не случайно исчез, так?.. Только не ври мне, пожалуйста, я же не школьница с косичками.
— Насчет косичек — эт-то точно… — Александр Павлович неторопливо поставил чашку на стол с колесиками, на котором из кухни кофе прикатил, быстро прикинул про себя: врать или не врать? Как и утром, решил не врать.
— Ты права, Лер, не случайно.
— Значит, все?
Вот чего Александр Павлович от нее не ожидал, так это внезапной страсти к выяснению отношений. Хотя если иметь в виду влияние «портсигара»…
— Лера, я ведь не считаю тебя дурой, ты знаешь… Хочешь, я напомню тебе твои слова — тогда, в машине?
— Значит, все-таки обиделся…
— Не обиделся, а принял к сведению. И понял, что ты нрава. Воздушные замки — сооружения непрочные и громоздкие. Жить в них нельзя. Еще раз повторю: ты очень права. Я готов подписаться под каждым твоим словом, сказанным в тот вечер. И тем более не понимаю: с чего ты решила выяснять отношения? Это же не в твоем стиле…
— Выяснять отношения?.. — Валерия встала. — Да нет, милый Саша, я не за тем пришла. — Она взяла свою сумку, элегантную черную кожаную сумку со множеством карманов и отделений, с широким и длинным ремнем — вместительную сумку деловой женщины, порылась в ней и выбросила на стол «портсигар» Александра Павловича, подаренный им Наташе. — Что это такое?
Александр Павлович усмехнулся:
— А ведь отбирать у детей подарки нехорошо, негуманно, а, Лерочка? Или ты так не считаешь?
— Ты мне не ответил на вопрос.
Александр Павлович медленно закипал. Внешне у него это никак не проявлялось: он лишь становился спокойнее, просто совсем каменным — изо всех сил сдерживался, следил за собой; а еще голос чуть не до шепота понижал.
Вот и сейчас сказал тихо-тихо:
— Я подарил коробочку не тебе, а Наташе. Какое ты имела право забрать у нее мой подарок?
— Это не подарок. Это — подлость!
— Вот как? Почему?
— Наташа объяснила мне, зачем ты сделал эту ко-робоч-ку… — издевательским тоном произнесла, как выругалась.
— И что же она тебе объяснила? — Александр Павлович даже улыбнулся, будто бы веселила его ситуация, будто бы шутили они с Валерией. Ну не сказать, как остроумно!..
— Чушь! Чушь объяснила! Зачем ты обманул Наташу? Ребенка пожалел?
— Я ее не обманывал.
— Ах, не обманывал… — Валерия подцепила ногтем крышку «портсигара». — Ну-ка, объясни, что здесь на меня так подействовало?.. Батарейка? Лампочка? Два сопливых проводка?.. Ты сделал обыкновенный фонарик. Только в серебряной оболочке — антикварное барахло. Кому ты морочил голову? Наташе? Или себе?
Александр Павлович взял «портсигар», внимательно осмотрел его, будто впервые увидел. Приподнял батарейку, заглянул под нее.
— Здесь была еще деталька… Такая маленькая… Куда ты ее дела?
— Какая деталька?.. Не было там никакой детальки.
— Нет, была, была… Ты могла ее не заметить, выронить.
Утерянная «деталька» — это удачный ход. Смутить Валерию, ошеломить, заставить усомниться в себе…
— Я ничего не роняла…
Ага, вот уже и сомнение в голосе!
— Она очень маленькая. Но в ней все дело…