Трем девушкам кануть
Шрифт:
– Валяй, – сказал следователь.
Одно из самых приятных дел на свете – перекладывание ноши на чужие плечи. Он был замечательным слушателем, этот специалист по пропавшим людям.
Юрай чувствовал – его заносит. Зачем эти подробности про голую дурочку, что прыгнула милиционеру Михайле на шею, а потом была небрежно завалена в мелком шурфе?
Про то, как стояла вылитая на лицо водка в глазницах Михайлы, а потом стекла по лицу, как слеза. Про Ваню Тряпкина, которому так подфартило с охотничьими сапогами. Лежит теперь недалеко
Рассказал Юрай и про белую перчаточку Аллы Борисовны, под портретом которой любит питаться некий сторож. Про бабу Шуру, что считала себя обманутой, а старую графиню разлучницей, сманившей совершенно ненужного ей по размеру старичка. А вот бабе Шуре он был бы в самый раз. Оба деревенские, простые, у них ангелы и херувимы в комодах не водились, им как сказали, что бога нет, так они с этим и согласились. Потом сказали, что есть. И они тоже не спорили. Откуда им самим такое знать?
Все рассказал Юрай. И про то, как ослаблял перила балкона, тоже. Ничего и на это не сказал терпеливый слушатель. И грех Юрая принял на плечи.
На следующий день Сергей Поликарпов, следователь по особо важным делам, был изрешечен пулями у подъезда собственного дома.
Юрай не поверил оперативной сводке – позвонил в управление. Он не поверил управлению – позвонил Сергею домой. Он не поверил чьему-то тихому голосу – позвонил Леону. Он не поверил Леону – пошел посмотреть Сергея в гробу. Но гроб был закрыт. Осталась глупая, бездарная мысль, что все-таки это ошибка. Ну не бывает так, не бывает! Не бывает всесилия зла. Захохотал ли при этих мыслях дьявол, или он тоже махнул на нас рукой? Без него справляемся.
Позвонила Нелка. Сказала, что ей замечательно с Юраевой мамой, но уже хочется домой.
– Нет! – закричал Юрай. И испугавшись того, что он ее напугал криком, уже спокойно наплел про неожиданную командировку. – Вернусь, позвоню и приедешь.
Нелка молчала, и это беспокоило.
Своей смертью – так сказал лечащий врач – умерла Раиса Соломоновна. Чего хотела, того и добилась, но, к великому удивлению Юрая, покойницу взяли на вскрытие.
– Вскрытие ничего не показало, но вариант такой просчитывался, – сказал Юраю Леон.
– Разве кто-то еще считает варианты? – насмешливо спросил Юрай.
– Ты бы уехал куда-нибудь, – посоветовал Леон. – Мелькаешь очень.
– Исключительно на кладбищах, – ответил Юрай. – То бабу Шуру хороню, то Сергея, то Раису Соломоновну. У меня погребальный сезон как сезон дождей.
– Вот я и говорю: смени погоду.
Именно после этого разговора главный редактор вызвал и предложил ему командировку в Турцию. В голове такое не помещалось: денег в редакции даже на Тулу не было.
«А, черт с ними со всеми! – подумал Юрай. – Возьму и полечу. И Нелка не будет считать трепачом».
Позвонил Сулеме на работу, все-таки она
– Исчезни! – сказала Сулема. – Я тебя видеть не хочу, слышать не хочу, я тебя не перевариваю.
Он сел на троллейбус и поехал к ней.
– Идиот! – закричала Сулема, впуская в комнату. – Полный идиот! Я же тебе все сказала, все. Какого черта ты приперся?
– Знаешь, – разозлился Юрай, – мне еще с тобой не хватало разбираться в этой жизни.
– Вот и не надо, – тихо сказала Сулема. – Вот и не надо разбираться. Я хочу полежать дома, я хочу подумать, в конце концов, у умирающих есть на это право.
– Ты спятила? – испугался Юрай.
– Спятишь тут… Грызь оказалась той самой сволочью. Мне надо решить, кретин проклятый, или жить без всех женских причиндалов, или гордо войти под крышку в полной амуниции. Ты мне для этого нужен? Скажи, нужен? Сообрази, с какой стороны здоровая фаллическая особь может помочь траченой ядовитой молью бабьей плоти? С какой? Поэтому я прошу тебя исчезнуть. Ты меня раздражаешь, Юрай. Меня раздражают все мужчины, с которыми я спала. Я всех их ненавижу.
– Ну, наши с тобой дела можно в счет не брать!
– Ах ты, сволочь! – закричала Сулема, запуская в него журналом. – Ах ты, тварь!
Одним словом, Юрай был изгнан. И все бы ничего, если бы не встреча с Валькой Кузнецовым, который, грубо говоря, пивал из той же чашки, но изгнан не был. Ходил к Сулеме, считай, каждый день и больной ее считал условно.
– Все системы, старик, работают отлично. Никаких сбоев. Конечно, жить посеред стройки то еще удовольствие, но, если женщина хочет…
Как и следовало ожидать, после телефонного крика «не приезжай» вернулась Нелка.
– А меня тут выпихивают в Турцию, – сказал Юрай.
– И не могут никак выпихнуть? – Нелка смотрела насмешливо. – Ты что, уже «челнок»?
Но, в общем, она была полна впечатлениями, запаслась мамиными словечками и жестами, от этого стала совсем родной и домашней. Через день она принесла Юраю в клюве «новость»: Сулема смертельно больна. Оперироваться не хочет, «сам понимаешь», и она, Нелка, обязательно к ней сходит.
– Сходи, – сказал Юрай. – Я бы и сам пошел, но последнее время она меня не жаловала.
Нелка дернула плечиком – понимай, как знаешь… Вернулась потрясенная.
– Там же нельзя жить! Стук. Пылища. В туалете снята дверь. Висит дырявая портьера. Сулема, ты ее знаешь, над всем этим подшучивает, но ей, Юрай, плохо, тут никакого особого докторского глаза не надо. И ни на что не соглашается! Ни на что…
– А какие у нее варианты?
– Больница как минимум. Кто-то из наших предлагал ей зимнюю дачу… Правда, как там жить одной?