Трепет
Шрифт:
Мать неожиданно взвалила на нее заботы о переселенцах, сказала, чем раньше закалку дочь пройдет, тем острее будет. Дивинус и сам погрузился в дела королевства с головой, так что, по сути, Процелла и голову подняла, чтобы оглядеться, только тогда, когда прибыла в Тимор по столь печальному поводу. Хотя мать и раньше пыталась таскать дочь в Ардуус, рассчитывая подыскать ей хорошую партию, потом махнула рукой, взялась устраивать собственную жизнь, но сама Процелла не считала последние шесть лет потерянными. Уж во всяком случае, она научилась такому, о чем и мечтать не могла. Даку и дакиты, которых среди переселенцев было большинство, не сразу начали доверять девчонке. Но когда она пару раз с голыми руками бросалась разнимать кровавые стычки
– Что ты с ними делаешь? – как-то спросил Дивинус. – С кем ни поговорю из герцогов, для каждого переселенцы как головная боль. А у нас ведь почти все даку и дакиты из пришедших собрались, благодаря маменьке, конечно, а ни просителей от них, ни жалоб от наших местных. Разве только помощь и благодарность. Мы их так расселяли, чтобы между деревнями или кряж лежал, или пропасть, а они с обеих сторон дороги прокладывают, мосты вывешивают, торги ладят. Как?
– Говорить с ними надо, – отвечала с немалой гордостью девчонка. – С каждым. Говорить и слушать. Они же все люди.
– Ну вот и отправляйся в Тимор, – сказал после последнего разговора Дивинус. – Найди слова сочувствия королевскому семейству. Думается мне, что вряд ли кто понимает Валоров так, как Тотумы. Ты знаешь. Кстати, мать прислала охрану. В Ардуусе она присоединится к тебе.
…Мать. Как часто Процелла сгорала со стыда из-за ее дурной славы прежде и как корила себя после, потому что дурь оказалась дутой, грязная слава рассеялась от собственного беспричинства, а новая слава – заслуженная и добрая – не шлейфом витала за пусть уже не юной, но молодой женой почтенного Милитума Валора, а уважительным шепотом и удивленным почтением. И вот, не успев наиграться с маленькими братом и сестрой, Процелла оказалась рядом со своим старшим братом Игнисом и теперь не слишком ясно представляет себе не только завтрашний, но и сегодняшний день. Или это судьба такая у всех Тотумов? Взять ту же Лаву Арундо? Ведь и она Тотум по сути, по характеру, по внешности, тут уж никуда не денешься. Что случилось в доме Кастора Арундо? Отчего глашатаи всюду объявляют о поиске девы Лавы Арундо? Ведь не могла же она и в самом деле перебить всех слуг в доме, убить мать и отца, а затем скрыться? Нет, если говорить о силе и характере, то Лава могла бы перебить кого угодно, но убить родителей? Никогда.
И все-таки жаль, что так все повернулось. Жаль прежнего королевства. Жаль всех, кого не стало в последние годы. Исключая разве только дядю Малума, мужа Телы, и их сыночка Палуса. Но, как говорил Дивинус, не радуйся, что мерзавцы ушли с твоей дороги, потому как новые мерзавцы ждать себя не заставят, а когда еще ты сумеешь их раскусить? Жаль Окулуса и Сора Сойга. Мало чему они успели обучить Процеллу. Хотя новые дакитские друзья и уверяли Процеллу, что самые основы воинского искусства она успела впитать. Отчего же тогда всякий раз ей казалось в их шутливых поединках, что она неумеха с мечом? И ведь так все шесть лет! Или же они состязались с ней каждый год все с большей силой и старанием? Хотелось бы верить. А то висит этот меч на боку, как ненужная игрушка. Вот и теперь она вспомнила о нем уже тогда, когда и мерзавец Зелус, и его приятель Церритус, и вся их стража под дудение военной трубы убрались из трактира. Только странная девица Аша и ее сестра Бибера, о которой ходили слухи, что с нею что-то не так, замешкались в дверях, словно ждали еще каких-то слов. Но и им недолго пришлось стоять, сухой незнакомец, назвавший себя Бенефециумом, вошедший в обеденный зал явно не с улицы, да и одежда его была не для прогулки под снегом, негромко добавил в сторону неожиданных защитниц Игниса и Процеллы:
– Остаться не разрешу. Ждите на улице. И разберись-ка, Аша, с трубачом, что за оказия?
Дверь хлопнула. Процелла подумала, что эта самая Аша похожа на недавнего
– Садитесь, – повел рукой на лавки напротив него Бенефециум. – Надеюсь, у тебя, Игнис, нет секретов от твоей спутницы?
– От моей сестры, – кивнул Игнис.
– Так, – прищурился Бенефециум, окатив вдруг Процеллу непонятным холодом. – Тогда я вижу Процеллу Тотум. Для Камаены и Лавы твоя сестра слишком юна.
– Да, – согласился Игнис, – у меня остались только три сестры.
– Тяжкие времена, – собрал морщины на лбу Бенефециум. – Бывали и тяжелей, но глубина пропасти измеряется не теми, кто в нее упал, а теми, кто зацепился на краю. Пока что. Значит, принц, тебя послал ко мне Алиус Алитер? И ты был спутником Сина, Пусиллуса и Аквуилуса… Бедный Аквуилус… Как он погиб?
– Мурс сразил его, – ответил Игнис. – Мурс, овладевший человеческим телом. Мурс Диафанус. Шесть лет назад.
– Но ты устоял против него? – улыбнулся Бенефециум. – И сам отнял у этого мурса, который вовсе не слабейший из нечисти, уже два тела?
– Откуда это известно тебе? – оторопел Игнис и прижал ладонь к груди, на которой под одеждой был скрыт осколок, полученный от Алиуса Алитера. – Не было свидетелей второй стычки. Только я и…
– А сам Диафанус? – удивился Бенефециум. – А еще один мурс, который присутствовал при схватке? Его имя, или, если быть точным, ее имя – Лимлал. Ну, вряд ли ты его слышал. Ее ты свидетелем не числишь? Нет, конечно, она не явилась ко мне в башню, как не явился и Диафанус, и не доложилась об очередной, неудачной попытке Диафануса схватиться с наследником королевского дома Тотумов, но она оказалась развоплощена. То есть сведена до очень тонкого состояния. Такого, что услышать ее может только кто-то вроде меня. Да и то с большими усилиями.
– Вискера, – понял Игнис.
– Да, – кивнул Бенефециум. – Это было ее последнее имя в человеческом обличье. Но ты можешь ее не оплакивать. Она вернется. Может быть, через тысячи лет, но вернется.
– Если будет куда возвращаться, – заметил Игнис.
– Ты об этом хочешь со мной поговорить? – холодно улыбнулся Бенефециум.
– Ты ведь угодник? – спросил Игнис.
– Ты хочешь узнать, почему я не угодлив? – рассмеялся Бенефециум. – А ты подумал о том, был ли угодлив Энки? И что такое угодник? Тот ли, кто угождает каждому встречному, или тот, кто угождает сущему?
Игнис развел руками, а лицо Бенефециума вдруг стало твердым, почти каменным. Он вздохнул, посмотрел на Процеллу и продолжил, не дожидаясь вопроса:
– Все мы… – на слове «мы» Бенефециум позволил себе изогнуть губы, – что-то пытаемся делать. Или сидеть в башне и теребить древние свитки, разгадывать заклинания, погружаться в таинства магии, как это делаю я, надеясь на то, что мудрость – это сила. Или бродить по дорогам Анкиды, отыскивая крупицы мудрости в других и обращаясь к этой мудрости, надеясь на то, что опять же мудрость – это сила или что-то способное стать ею. Так поступаешь ты. А между тем сущее дышит и проживает отпущенный ему век или эпоху, не замечая ни твоих усилий, ни моих. Об этом нужно всегда помнить.
– Что же это значит? – не понял Игнис. – Не нужно ничего делать? Все тщетно?
– Почему же? – не согласился Бенефециум. – Тщета – не кожа, не металл, не дерево. Не камень, не вода, не огонь. Даже не воздух. Из нее не сошьешь одежду, не выкуешь доспех, не построишь дом. На нее нельзя опереться, ее нельзя пить, ею нельзя согреться, нельзя дышать. Значит – ее нет. Но мои усилия и твои усилия следует соизмерять с сущим. Сущее беспредельно. Мы – пылинки на его теле. Его мгновение – наша жизнь. Его жизнь – немыслимая для нас вечность.