Трещина
Шрифт:
Мудрый дон Клеофас оказался прав. Первые дни обучения преображённого дракона были нелёгкими, но благодаря терпению, трудолюбию и небрезгливости девушки они принесли быстрые и удивительные результаты. Сначала Драсю учили пользоваться руками и ногами. Несмотря на мощь его мускулов, конечности новообращённого отказывались служить ему. Дракон всё пытался поставить свои ноги на манер драконьих лап, но эта птичья посадка была неприемлема для человеческих ног и первые попытки встать на них заканчивались досадными падениями. Та же беда была и с руками. У несчастного Драси слёзы катились из глаз, когда он созерцал свои руки или пытался сложить их вроде драконьих крыльев. Лишь через неделю эти руки научились грубо хвататься за окружающие предметы, и однажды громадная кисть так судорожно сжала плечо Анджелики, что у девушки
Через две недели Драся, по-прежнему голый и страшно ссутулившийся, всё же сидел за столом и с явным неудовольствием ковырял зажатой в кулаке ложкой кашу, приготовленную Анджеликой. По правде, каша эта была не самым лучшим произведением кулинарного искусства, но за неимением другой пищи сошла бы за первый сорт, если бы ни гастрономические пристрастия дракона. Он не жаловался, но всё вздыхал и поглядывал в сторону выхода из пещеры, как будто видел там откормленного барашка или кабанчика. Однако хуже всего дело обстояло с его речью. Точнее с языком. Анджелика влезла в рот своему избраннику в первый день его преображения, но обнаружила там совершенно нормальный человеческий язык, который неуклюже ворочался во рту и издавал нечленораздельные звуки.
(Я буду скучать по нему, прежнему. — Думала девушка с тихой, светлой грустью. — А впрочем, разве дело в размере языка? Дело в том, как он сумеет им воспользоваться!)
На этом она оборвала свои мечты, обругав себя сластолюбивой развратницей, и продолжила обучение нового человека. Конечно, речь дракона принципиально отличалась от человеческой и для того, чтобы произносить слова, ему требовалось применять совсем другую мускулатуру языка и гортани, чем человеку. Но Драся старался! Старалась и Анджелика. Процесс был долгим, но когда через месяц дракон более или менее внятно произнёс первое слово, девушка вскочила и захлопала в ладоши! Дальше всё пошло, как по маслу. День ото дня новообращённый осваивал всё больше и больше слов и двигался всё увереннее. Он научился пользоваться отхожим местом, соблюдать гигиену, носить набедренную повязку, (штанов такого размера в сундуках алхимика просто не нашлось), есть за столом то, что дают и говорить непринужденно и бегло, как прежде. И вот однажды, когда после дневных трудов Анджелика отдыхала в кресле, том самом в котором заснул нерадивый ученик волшебника во время своего приключения с мётлами, Драся подошёл к ней вплотную и встал перед ней на колени, положив ей на руки свои огромные ручищи. При этом они оказались одного роста, и дракон прямо взглянул в глаза девушки.
— Ты сделала меня! — Сказал Драся, восхищённо глядя на уставшее лицо своей подруги. — Спасибо тебе!
— Нет, это ты сделал меня! — Ответила Анджелика, и вдруг схватив его руку, поднесла её к губам и быстро поцеловала её, потом ещё и ещё!
Смущённый Драся попытался было высвободить эту руку, но девушка не пускала, и тогда он сгрёб её с кресла, подхватил на руки и закружил по комнате, счастливый, весёлый и могучий, как молодой языческий бог! Протанцевав так с хохочущей и болтающей ногами девушкой на руках по всей пещере, он бережно опустил её на ложе покрытое охапкой травы со склонов гор, и снова встав на колени, совершенно серьёзно спросил:
— Принцесса Анджелика, ты согласна стать моей женой?
— Да! Да! Да! — Закричала девушка, которая ни секунды не сомневалась в своём ответе.
— Тогда нам понадобится священник. — Заявил Драся, чем заставил девушку онеметь от неожиданности.
— А ты уверен, что это необходимо? — Спросила она, лихорадочно соображая, уж не шутит ли над ней её возлюбленный.
— Конечно! Если бы ты была драконьей самкой, я представил бы тебя родителям и перед советом старейших драконов объявил бы своей женой. Но сейчас ты человек и я… тоже человек! А значит, нам нужен священник, чтобы освятить наш брак!
Анджелика призадумалась. Конечно, он был прав. Впрочем, она сама, казалось бы совсем ещё недавно, размышляя над своей девичьей жизнью и возможным будущим, представляла себе в мечтах пышную свадьбу, любящего мужа, уютный дом, пухленьких деток… А сейчас она готова была забыть обо всём, всё бросить и лететь куда попало с новообращённым драконом, не думая ни о завтрашнем дне, ни о дне вчерашнем! И всё потому, что она любила! Это была не игра, не девичий каприз, не увлечение. Она любила! Она претерпела уже столько мучений и трудов ради этой любви, и готова была претерпеть ещё больше! Так причём здесь священник? Впрочем, если её возлюбленному так хочется, то почему бы нет?
— Вообще-то, формально вы не имеете право вступить в брак по христианскому обычаю! — Раздался голос из ниши, в которой помещалась метла.
— Это почему ещё? — В один голос спросили дракон и девушка.
— Потому, что вы, сеньор дракон, не принимали обряда крещения! — Был ответ.
— Это дело поправимое. — Сказала Анджелика после некоторого размышления. — Можно окрестить его там же, где мы сможем достать священника, куда собственно мы и собрались — в городе!
— Так-то оно, так! — Не унималась метла. — Но я не уверен, что подобное существо вообще может быть окрещено!
В ответ на эти слова Анджелика встала и сердито подбоченившись, заявила следующее:
— Вы, дон Клеофас, настоящий средневековый… — она запнулась, подбирая слово, — ханжа! Драся теперь человек и имеет право креститься, жениться и вообще выбирать свою судьбу, как и любой другой!
— Что ж, воля принцессы — закон! — Ответила метла с лёгкой усмешкой в голосе и добавила, как бы про себя, — Я всего лишь метла! Распоряжайтесь мной!
Глава 12
Вылазка
Удушливый полуденный зной прогнал людей с улиц. Город, как будто вымер. Опустела рыночная площадь, торговцы скрылись за белыми стенами домов, по булыжной мостовой перестали сновать разносчики воды с громадными кувшинами и мехами едва ли не в человеческий рост. Буйная зелень садов подёрнулась сероватой пыльной дымкой, и весь город задрожал, заколебался в мареве раскалённого воздуха, стал нереальным, как бы сотканным из сонных неясных видений.
У раскрытых на день ворот, дремали, опёршись на алебарды, два стражника в латах и шлемах. Ещё с десяток таких же стражников, но без лат, шлемов и оружия, которое стояло тут же прислонённым к стене, коротали время под навесом, играя в кости и потягивая слабенькое вино из кожаных фляжек. Каждый час, отмеренный по солнечным часам, двое из них вставали, с вздохами застёгивали потные камзолы, облачались в железо и сменяли тех, что выстаивали положенное по уставу время на солнцепёке у ворот. Те же, что достаточно прожарились, ошалевшие, но счастливые, шли на их место, сбрасывали с себя железный груз и первым делом засовывали головы под прохладную струю небольшого фонтанчика, бившего горизонтально из стены и спускавшего свои воды в побитую временем мраморную чашу, выполненную в виде раковины. А те, что сверкая нестерпимым блеском полированной стали, вытягивались по стойке смирно у ворот, через несколько секунд начинали вариться заживо, и минут через десять-пятнадцать являли собой жалкое зрелище. Казалось, что эти доблестные воины держатся только благодаря опоре на свои алебарды и тотчас упадут, если эти подпорки убрать из под них.
Но вот случилось странное. Где-то далеко-далеко на дороге, почти на линии горизонта, там, где плоская равнина переходила в холмы, которые через день-два пути становились скалистыми горами, ни с того, ни с сего закружилось пылевое облачко.
Казалось бы, что в этом может быть такого особенного? Подумаешь, облачко пыли! Его мог поднять одинокий путник или торговый караван, отсюда всё равно не видно. Но всё дело было в том, что не мог в это время дня на дороге показаться путник! Ходить по дороге во время полуденного зноя отважился бы только безумец. То же касалось и караванов для которых, как впрочем и для путников, на этот случай было устроено предостаточно придорожных трактиров, а караванщики, прекрасно знавшие маршрут, никогда не нарушали установившихся правил.