Третье правило диверсанта
Шрифт:
Вот чего я испугался.
Всё осталось на дне реки, я нырнул в неё и уже не смог вынырнуть. Так и остался лежать в толстом слое ила, погружаясь всё глубже и глубже, постепенно превращаясь в тот же ил. В реликтовое отложение на дне своей памяти.
Неожиданно я вспомнил сожженные письма, и меня словно разрядом тока прошибло нехорошее предчувствие. Что там говорилось об интересующем чиновников объекте. Нет, не то что бы я действительно экстраполировал ситуацию на себя, тем более кроме того что не знал своих родителей других пробелов в прошлом у меня не было. Или…
Ерунда.
Откуда такие мысли.
Только что-то настойчиво царапалось в мозгу и заявляло о себе в полголоса,
Открыв глаза, я сел, достал из кармана фонарик и решительно вылез из ниши стеллажа. Заработал рычажком и, освещая комнату, подошел к двери. Выбил засов, выставил перед собой автомат вышел в коридор. Оставалось надеяться, что утро ещё не наступило, когда повернул в сторону выхода, увидел за стёклами витрины непроглядную тьму ночи. Это вселило определённую уверенность в успехе моего сомнительного предприятия.
Хоть что-то хорошее!
В холле стоял негромкий шелест, не заглушаемый звуком работающей динамо машинки фонарика. На улице по-прежнему шёл дождь.
Луч света, отражаясь от стекла и никелированных поручней турникета играл бликами, разбрасывая зайчиков по стенам и полу. Я, не оглядываясь, пошел к выходу, посмотреть назад даже не пришло в голову. Нечто сохранилось в этом здании, и разгадывать его загадки, не было ни времени, ни желания. Слишком многое обрушилось на мои плечи в последнее время, что бы взваливать на них дополнительный груз без боязни надорваться. Сначала карта, после всё остальное. Бог даст в своё время доберусь и до градирни.
Подойдя к двери, задержался на полминуты, чтобы убрать фонарик (разгуливать по ночам со светом может себе позволить либо подготовленная группа хорошо вооруженных людей либо самоубийца) и вышел под дождь.
Ботинки чавкали в раскисшей земле, несколько раз я оскальзывался и только чудом не падал в грязь, в последний момент, сохраняя равновесие. Я шел по бывшей заводской территории, и ещё долго чувствовал нависающую надо мной громадину градирни. Жуткое чувство прожитой зря жизни поражало в самое сердце. Мне хотелось побыстрее уйти из этого недружелюбного места и в то же время проветрить самые недоступные уголки памяти, чтобы очистить от пыли скопившиеся там залежи золотых самородков и скопления нечистот и отделить одно от другого.
В градирне я словно соприкоснулся с чем-то давно забытым и, безусловно, очень важным и не только для себя самого. Бушующие в мыслях противоречия отвлекли меня от главного, от дороги и я слегка заплутал, в лабиринте заводских построек переплетениях магистралей газоснабжения подвесных электрических эстакад и прочих коммуникаций. Промышленная зона города практически не пострадала от боевых действий только от стихий и солнца, здесь попросту не за что было сражаться, однако я петлял не менее часа по извилистым дорожкам, прежде чем вышел к разрушенному КПП.
Небо серело, предвещая скорый восход.
Стеклянная будка охраны оказалась полностью раздавлена стволом рухнувшего, черт знает сколько лет назад дерева, успевшего за это время превратиться в труху. Шлагбаум опущен. Перед ним врос по ступицы колёс в землю насквозь проржавевший остов легкового автомобиля. Редкая и исключительно бесполезная находка в городе и его окрестностях.
В самом начале катастрофы люди беспорядочно покидали город, ища прибежища в отдалённых районах и глухих лесах. И любой транспорт, несмотря на его засилье, резко поднялся в цене. В городе практически не осталось ничего, что могло бы передвигаться, используя энергию сжигаемого топлива. За всё время службы я встречал всего пару брошенных автомобилей в пустынных кварталах за исключением строительных монстров (двух экскаваторов и четырёх бульдозеров) выставленных как в музее под открытым небом, на заднем дворе на базе егерей. И разбросанных то здесь, то там подожженных в своё время в боях единиц тяжелой бронетехники — танков и бронетранспортёров. Да ещё скопление догнивающих в депо и парках трамваев и троллейбусов. Ну и, наверное, на станциях метрополитена доживают свой век брошенные вагоны. Почему, наверное? Потому что никто в здравом уме не спустится в подземку. Там другой мир ещё более дикий, чем на поверхности. Я очень кстати вспомнил о метро, поскольку во время редких дождей, когда тоннели затапливает в город выходят твари ищущие спасения от воды, правда они предпочитают забиваться в щели и не попадаться на глаза, но пропитание всё же ищут на улицах. Об этом забывать не стоило.
Нет, не стоило.
Точно!
Меня не заинтересовал автомобиль, я поднырнул под шлагбаумом и попытался сориентироваться под непрекращающимся перешедшим в умеренную монотонную фазу дождём.
Было, похоже, что я вышел к восточной окраине, но полной уверенности не было. Войдя в жилые районы, и не узнавая видов, оказался в лёгкой растерянности, и на какое-то время показалось, что сбился с курса и опять как тогда у бетонного павильона бессмысленно кружу на месте.
Ощущения что я вожу хоровод, всё усиливалось и с досадой, что опять трачу в пустую, драгоценное время устроил небольшой привал. Первородные инстинкты брали своё, в животе булькало и шипело. Спрятавшись от непрекращающегося дождя под уцелевшим козырьком подъезда, я вскрыл банку тушёнки и в один момент проглотил её и как следует запил водой.
Продукты подходили к концу, а я ровным счётом ничего не сделал. Топчусь на месте при мнимом движении вперёд как изводящий себя тренировкой спортсмен на беговом тренажёре. Таким темпом очень скоро придётся делать крюк и заходить в ближайшую общину для натурального обмена, чего я никак не хотел, или, если найду дорогу, возвращаться в здание «Водоканала», чтобы пополнить запасы продовольствия, что тоже не входило в мои планы.
Я со злостью запустил пустой консервной банкой в соседнее здание, банка, разумеется, не долетела, рухнув посреди улицы, и несколько больше похожих на собак крыс бросились к ней с разных сторон.
Передохнув пять минут пошел дальше.
Вскоре окружающий мир стал помалу приобретать знакомые очертания. Я стал мысленно проговаривать то, что встречалось на пути, выхватывая из пейзажа чёрточки, виденные прежде, словно ставя вехи и прокладывая по ним путь.
«Так эти развалины, всё, что осталось от бывшего супермаркета. Дальше должна быть баррикада перегораживающая улицу. Так. Теперь проулком. Мимо детской площадки. Скрученные узлом качели. Выход из двора. Сто пятьдесят метров вверх по улице. Поворот направо. Дальше площадь».
И, я не ошибся. Через некоторое время, вышел к небольшой площади, посередине которой, из мутной пелены дождя и тумана торчала знакомая пара водружённых на гранитный постамент обутых в гранитные же сапоги ног, высотой метров в десять — все, что осталось от исполинского монумента. Сколько раз проходил рядом, столько раз прикидывал первоначальный размер памятника. Метров сорок-пятьдесят, не меньше. Интересно, кто заслужил такой почет, что бы его увековечили в таком размере? Умели же строить Древние, не жалея сил и средств на подобную ерунду.