Третье желание - Сценарий
Шрифт:
Его занесло на окраину, где даже не светились окна киосков, а был пустырь, вдали - многоэтажки, вдруг какие-то бараки, а за ними железнодорожный мост.
Дикий как раз проходил под этим мостом, когда его ударила по ушам чистая и сильная, как струя наилучшего, медово-золотистого, ароматного коньяка, нота "ля диез".
Он даже остановился и замотал головой.
Впечатление было, будто нота, подобно таблице Менделеева и законам Ньютона, в одно ухо влетела, а из другого - вылетела, образовав маленький тоннель. Тем более, что под мостом
– Ля-а-а-а!
– повторил незримый голос, хотя это был уже "си бемоль". Ла-ла-ла-ла-ла! Ла... ла... ла...
Голос пробовал себя, искал какую-то исходную точку - и вот нашел.
– Сердце красавицы склонно к измене!
– пропел он торжественно.
– И к перемене, как ветер мая!
Дикий сперва окаменел, потом невольно улыбнулся.
Он не разбирался в музыке, это - да, но отличить проговаривание текста от мощного потока, льющегося естественно и прекрасно, мог даже под двумя стаканами виски.
– С нежной улыбкою в страсти клянутся! Плачут, смеются, вас увлекая! продолжал голос.
Дикий завертел головой, определяя источник звука.
– Плачут, смеются, вас увлекая...
– голос сделал паузу и продолжал победно: - И изменяют так же, шутя! Ла-ла-а, ла-ла-а, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-а!
Сколько торжества было в этой дерзкой музыкальной фразе!
После чего наступило длительное молчание. Пока Дикий крался на звук, незримый голос то ли отдыхал, а то ли замышлял новую музыкальную проказу. И измыслил-таки!
– Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет!
– лихо прозвенел он на высочайших нотах.
– Раз поет, два поет, три поет, прыгнет, пер-вер-нется, поет наоборот!
Конструкция старого моста напоминала монастырь раннего средневековья. Его подпирали две стены, прорезанные высокими и узкими арками, а между стен пролегала улица. Пройти под мостом можно было только между глухой стеной и рядом этих нелепых арок. Дикий был по одну сторону улицы, голос - по другую.
Хотя его и на простейшей перестановке ног заносило, Дикий принялся метаться между арками, выглядывая незнакомку по ту сторону улицы. Будь он трезв - перебежал бы. Но проклятые узкие проемы начинались на высоте сантиметров в семьдесят. Дикий бился о них коленями и не понимал, что это такое. В конце концов он выразился, как умел, и это получилось вполне разборчиво.
А темно под тем окаянным мостом было - ну, не то чтобы как у негра в желудке, но - похоже. Хотя полагалось бы гореть фонарям. Та, что пела, тоже при всем желании не могла бы рассмотреть Дикого. Но она вроде мелькнула в проеме, вроде задержалась на миг, во всяком случае, что-то призрачно-белое Дикому померещилось. Он сделал еще два шага - и увидел лицо.
Это было мужское лицо, уже немолодое, сочетание уверенных черт и плавающей улыбки, сочетание любопытства и ехидства. Мужчина сидел в одной из ниш, и даже его волос Дикий не разглядел, а из одежды - одни лишь блестящие пуговицы то ли шинели, то ли мундира.
И еще он увидел ладонь.
И тут же он услышал быстрый стук каблуков.
И все...
Он попятился, отмахиваясь от наваждения и не решаясь повернуться к нему спиной. Пятясь, вышел из-под моста. Тут неожиданно на шоссе появилось заблудшее такси, и Дикий кинулся к нему, и ввалился в дверцу, и машина увезла его прочь.
Мужчина, который все это время, очевидно, так и сидел в нише, опять сделался виден.
– Ну что же, подождем, - сказал он сам себе.
– Две глупости сделано, только бы не случилось третьей...
* * *
Утром на помощь пришел приятель, ударник известной в городе группы "Спазм" Колька. Он принес фуфырь пива и честно сидел у тахты страдающего Дикого, слушая подробности провала.
– Блин, во рту медведь нагадил...
– Дикий отпил из кружки, подумал и поморщился.
– В общем, кранты. Эта дура стоит посреди сцены и качается, публика воет, самые умные к кассе поскакали, требовать назад билеты. Полный звездец! Джоанна, Джоанна! А я еще удивлялся - чего она так дешево согласилась?
– Из тебя продюсер, как из свинячьего хвоста раввинская шапка, заметил Колька.
– Не умеешь - не берись.
– Так я же думал - Джоанна!
– Теперь Эдик тебя на порог не пустит.
– А она - алкашка законченная, старая лошадь!
– И правильно сделает!
– У нее в Питере битковые концерты были!
– Два года назад.
– Ой-й-й...
– простонал Дикий.
– Звездец полный... Я где-то надрался, сам не знаю где, что пил, что пил! Коля, я такое пил, что потом привидение видел!
– Где, здесь?
– Колька оглядел неубранную комнату.
– Неудивительно. Тут у тебя скоро змеи заведутся.
– Да нет, не здесь... А знаешь где?
– пролцесс вспоминания был мучительным, с треском в висках.
– А видел я его в Барсуковке...
– Чего ты забыл в Барсуковке?
– Не знаю. Может, я к Димычу ехал? Нет, ехал я как раз из Барсуковки.
– Это же - знаешь где?
– Ну, знаю! Коль, а ведь я туда, кажется, сам пришел...
– Ножками?
– Ну?
Ударник присвистнул и выбил по столешнице ритм. Его широкая бородатая рожа даже уважение выразила - надо же столько на грудь принять!
– Всего-то два стакана вискаря...
– жалобно сообщил Дикий.
– Какой-то левый вискарь был - я с него под мостом оперную арию услышал! Прям как вот тебя.
– Под каким мостом?
– заинтересовался Колька.
– Под железнодорожным. Это как от Барсуковки в Зареченск ехать.
– Ты не допился, - сказал Колька.
– Там, в Барсуковке, какая-то дура завелась, или сумасшедшая, или я не знаю кто. Мне про нее уже рассказывали. Орет по ночам, спать людям не дает. Значит, она поближе к мосту перебралась?