Третьего не дано
Шрифт:
– Заманчиво... Весьма...
– кивнул Новичков.
– Одно лишь сомнение: на Волге у нас маловато силенок.
– Мы срочно перебросим свои вооруженные силы в Казань, - с ходу отпарировал Савинков.
– Но как же Москва?
– не отступал Стодольский.
– Мечтать о Кремле и вдруг... Согласны ли с таким планом союзники? Я убежден, что господин Нуланс...
– Именно господин Нуланс, - бесцеремонно прервал его Савинков, - был первым, кто одобрил мой план. Есть и еще одно обстоятельство, о котором я не хотел преждевременно упоминать. Сугубо между нами: как это
– Блеф!
– воскликнул Стодольский.
– Эти неисправимые болтуны...
– Эти болтуны, - саркастически возразил Савинков, - так далеко зашли в своих нападках на Ленина, что я не удивлюсь, если они в один прекрасный день откроют по Кремлю артиллерийский огонь. Не забывайте, что союзники отлично информированы. В городах Поволжья левые эсеры имеют значительное влияние, за ними пойдут крестьяне. Надо смотреть вперед, господа. В конечном счете усилия всех, кто выступает против большевиков, сольются в один поток.
– Когда прикажете разработать конкретные мероприятия?
– деловито осведомился Перхуров.
– Истинно военная косточка!
– Савинков благодарно пожал руку Перхурову.
– Дело не терпит промедления, трое суток на размышление - не более.
Перхуров почтительно склонил голову.
– Прошу учесть, - продолжал Савинков, - что центром восстания мы избираем Рыбинск. Там большие артиллерийские склады. Я беру этот город на себя. Ярославль возьмет полковник Перхуров. Муром - Новичков.
Такова диспозиция, господа. За нею последует детальный план. На долю каждого из нас выпадет тяжелая ноша.
– Наверняка генерал Алексеев воспротивился бы столь скоропалительному решению, - все еще не сдавался Стодольский.
– В прошлом месяце, когда Добровольческой армией был взят Екатеринодар, я отправил со связным донесение генералу Алексееву о создании нашего "Союза" и просил от него указаний. Я получил ответ генерала. Его превосходительство одобряет нашу деятельность и предоставляет нам полную инициативу действий,
– А я?
– вдруг не к месту воскликнул Стодольскпй.
– Помилуй бог, я не слыхал здесь своей фамилии! Вы обрекаете меня на бездействие?
– Вы останетесь в Москве, - ответил Савинков и, усмехнувшись, добавил: - Въезжать в Кремль Eft белом коне...
– И, не дав Стодольскому что-либо возразить, дружелюбно закончил: - Это, разумеется, шутка. В Москве будет уйма дел. Столица должна восстать вслед за Верхней Волгой.
Стодольский удовлетворенно откинулся на спинку кресла.
– Не пора ли уж и к столу?
– благодушно проговорил Савинков и, подойдя к Ружичу, взял его под руку: - Еще раз прости. Я ничего не сказал о твоей роли, но верю и надеюсь, что ты всегда будешь рядом со мной.
Когда все поспешили в соседнюю комнату, где был накрыт стол, Савинков и Ружич остались вдвоем.
– Я хочу задать тебе один лишь вопрос, - тихо сказал Ружич, бледнея.
– Сделай одолжение, - дружески обнял его за плечи Савинков и, чувствуя, что Ружич побледнел неспроста, торопливо заговорил: - Как тебе нравится этот осел Стодольский? Проклинаю себя за то, что пошел на поводу у кадетов и согласился включить этого кретина в состав штаба. Ну черт с ним! А как ты? Я все еще не верю, что ты жив! Могли бы мы рассчитывать на анархистов? Ну ладно, об этом после. Веришь, умираю от голода. Кстати, от Стодольского подальше, это - недреманное око старой лисы Алексеева. Я знаю, - в голосе Савинкова зазвучала злоба, - я слышу, как эти генералишки нашептывают друг другу: "Пустыка он орудует, пока не свернет себе шею. И глаз да глаз за ним..." Ну, пошли, нас уже ждут.
– И все же - один вопрос, - настаивал Ружич.
– Хоть десять, - улыбнулся Савинков.
– Я одобряю твой план. Но скажи, зачем мы идем на поклон к союзникам?
– Вот уж не ждал такого поворота, - развел руками Савинков.
– Всегда считал тебя человеком с головой.
– Я жду ответа, Борис.
Савинков оглянулся на дверь смежной комнаты.
– Тебе отвечу. Мы попросим их прийти на помощь.
Понимаешь, попросим. Они не вторгнутся, они выполнят желание российского правительства. Учредительное собрание, русский народ призовет их. Мы спасем родину от грозящей ей германизации, от большевистского диктаторства.
– Значит, замаскированная интервенция?
– Ну зачем же так цинично?
– возразил Савинков.
– Ты стал другим человеком, Вениамин?
– Не бойся!
– возбужденно сказал Ружич.
– Я все тот же, клянусь тебе. Но хочу, чтобы за свободную Россию боролся сам народ русский. А мы должны осветить ему дорогу во тьме, зажечь святой идеей, повести за собой.
– Ты прав, Вениамин. Но оружие? Снаряжение? Деньги? Да знаешь ли ты, что французское посольство уже ассигновало для нашего дела два миллиона рублей? Это уже размах, это не те жалкие сто тысяч, что они сунули нам поначалу. Нам верят!
– Скажи, Борис, скажи, их деньги не жгут твои руки и твою душу?
– Жгут, жгут уже! Но с неба они не упадут!
– Неужели сама Россия не может решить свою судьбу?
– Может! Но это будет длиться годы, десятки лет, а нам нужна немедленная победа! И опять-таки только тебе скажу искренне: готов заложить душу самому дьяволу, лишь бы свалить большевиков!
– Чего будем стоить мы, когда сапоги интервентов растопчут живое тело России?
– Ты устал, - обнял его за вздрагивающие плечи Савинков.
– Как ты устал!..
– Ты не хочешь ответить?
– Скажи, дорогой мой человечище, скажи, кто когдалибо сумел перехитрить русского Ивана?
– Сказки я любил в детстве, - тихо ответил Ружич.
– Предпочитаю честную игру, если все это можно назвать игрой. Я знаю, ты не ожидал от меня этих слов. Знаю, что внушаю тебе сомнения в моей твердости и верности.
Но иначе не могу...
– Нервы... Взвинченные нервы, - проникновенно проговорил Савинков, Отдохни, возьми себя в руки. План мой великолепен. Ты увидишь, все образуется. Главное - взять власть, а уж-потом диктовать будем мы! Поверь, я ломал голову не одну ночь. Если бы был другой выход, клянусь, послал бы союзников к чертям собачьим! Взвесь нынешнюю расстановку сил, и ты сам придешь...