Третьего не дано
Шрифт:
– Вы француз?
– Да. Мои предки переселились в Россию еще при Наполеоне. А как зовут вас? Это не тайна?
– Юнна.
Лишь сейчас Юнна рассмотрела его. Вьющиеся пепельные волосы были мокры, глаза сияли, и чудилось, что в них, угасая, тонут отблески молний. Вельветовая блуза, небрежно повязанный галстук и модные ботинки - все шло к его стройной фигуре. Юнна вспомнила, что там, на баррикаде, он был в кожанке. Она хотела было спросить, чем вызвана эта перемена, но постеснялась.
–
– Виват революция! Это она свела меня с вами!
– Улыбка на его лице внезапно погасла, и оно сделалось тревожным и трогательно беззащитным.
– Мне чудится, будто я знаю вас давным-давно... Очень давно, целых тысячу лет...
– все так же тихо сказал Мишель.
– И мне тоже, - прошептала Юнна.
Юноша вдруг полез в карман куртки и сказал:
– Закройте глаза. Ну, на один миг.
Юнна послушалась.
– А теперь откройте.
Прямо перед собой Юнна увидела его раскрытую ладонь. На ней лежал крохотный, чуть сплющенный кусочек металла.
– Не узнаете?
– Что это?
– Пуля, та самая пуля, которая могла попасть вам в сердце.
– Вы... сохранили ее?
– дрогнувшим голосом спросила Юнна.
– Да.
Юнна осторожно, будто боясь обжечься, взяла пулю и долго смотрела на нее. Свинец потускнел, пуля была ничуть не страшной.
– К счастью, она срикошетировала и потому уже была не такой опасной, пояснил Мишель.
– Я могу оставить ее у себя?
– попросила Юнна.
– Нет, - мягко, но решительно отказал он.
– Это принадлежит только мне...
6
Гостиница "Юпитер" находилась в переулке на Сретенке. Место для очередной конспиративной встречи можно было бы подобрать и более укромное, но "Юпитер"
привлекал Савинкова тем, что владелец гостиницы был его фанатичным приверженцем.
Участники встречи пришли в уединенный номер в разное время, соблюдая осторожность, и ничто в их поведении не могло вызвать ни малейшего подозрения.
– Начнем, - четко сказал Савинков, подчеркнуто приложив ладонь к френчу в том месте, где билось сердце, и давая понять, что все мысли, предложения и идея, которые родятся здесь этим вечером, могут быть поняты, одобрены и приняты лишь в том случае, если они будут поняты, одобрены и приняты им, Савинковым. К этому уже все привыкли, но Савинков не уставал подчеркивать свое превосходство над другими членами штаба.
– Еще не прибыл Стодольский, - раздраженно доложил Перхуров. Военный до мозга костей, он не переносил расхлябанности.
– Сразу видно, в какой партии, извините, произрастал. Конституционный демократ...
– буркнул Новичков, морща низкий лоб.
– Я попросил бы...
– сухо одернул его Перхуров.
– Дело не в партии, - примиряюще сказал Савинков.
– Суть в человеке.
– Абсолютно верно, - поддакнул Перхуров.
– Однако семеро одного не ждут, - заупрямился Новичков.
– Мудро, - согласился Савинков.
– И посему начнем...
Раздался условный стук в дверь, и поспешно вошел длинный, вертлявый Стодольский.
– Господин Стодольский, вероятно, ждет, что его встретят аплодисментами?
– язвительно спросил Савинков.
Сухой, нервный Стодольский растерянно передернул тонкими губами казалось, он не может их разжать.
– Не угодно ли будет, Борис Викторович, вначале полюбопытствовать, в чем причина?
– прерывисто выпалил он.
– Отчего же, угодно.
– Господа, я шел сюда, соблюдая все правила конспирации.
– В голосе Стодольского звучала тревога.
– Я прибыл бы в точно установленное время. Но стряслось непредвиденное.
– Не тяните, ради бога, - не выдержал Новичков.
– За мной увязался какой-то странный человек. Он посмотрел на меня совершенно дикими глазами и сразу же спросил, не смогу ли я свести его с...
– С кем?
– словно выстрелил Савинков.
– С вами, Борис Викторович...
– Что?!
– вскочил Савинков.
– Вы притащили за собой хвост?! Как вы посмели после этого идти сюда!
– Но он так внезапно... И умолял меня... Так искренне...
– Преступная беспечность!
– взревел Савинков.
– Он назвался, этот тип?
– Да...
– подавленно бормотал Стодольский.
– Штабскапитан... э... э... Штабс-капитан...
– Фамилия?
– прошипел Перхуров.
– Фамилия... Помилуй бог... Только что вылетела у меня из головы... Клянусь, только что...
– Вы в своем уме?
– уже тихо, но грозно спросил Савинков.
– Вспомню... Сейчас вспомню. Штабс-капитан Вениамин Сергеевич...
– Вениамин Сергеевич? Штабс-капитан?
– переспросил Савинков.
– Уж не Ружич ли?
– Он!
– облегченно выдохнул Стодольский.
– Именно он! Но... как вы можете знать его?
– Штабс-капитан Вениамин Сергеевич Ружич, - почти торжественно провозгласил Савинков, - погиб геройской смертью под Гатчиной в августе прошлого года. Вот что мне известно, господин Стодольский, и, следовательно, тот Ружич, о котором вы изволили сообщить, по всей видимости, агент Дзержинского!
Стодольский застыл с открытым ртом. Перхуров и Новичков угрожающе уставились на него.
– Где он?
– выпалил Перхуров.
– Внизу, - с трудом обрел дар речи Стодольский.
Савинков подал знак Флегонту. Тот легко выбрался из глубокого кресла.