Третий эшелон
Шрифт:
Узнав о затее Листравого, высказал опасение:
— Паровоз могут угробить. А без него сейчас никуда.
Наташе было обидно слышать, что Перов, как и многие, беспокоится только о паровозе. А людей им не жалко? Перов угадал ее мысли:
— Рисковать там придется головой, сама понимаешь. Война на том и стоит.
В комнате военного коменданта станции Листравой докладывал о своем плане спасения вагонов. Когда были уточнены все детали рейса, Фролов вызвал Краснова. Тот повторил сказанное Илье по телефону:
— Получится или не получится,
Александр Федорович плохо прислушивался к словам Краснова, но когда тот заговорил об опасности, его взорвало:
— Я был о вас лучшего мнения, товарищ Краснов.
— Без вашего мнения обойдемся, товарищ машинист! — Краснов поднялся. — Вы всегда против…
— Довольно! — Мошков покраснел, отчего ярче выступили на его лице рябинки. — Петь отходную рано!
Он вскочил и заходил по комнате.
— Разгородить базу — это боевое задание! Понятно, товарищ Краснов?
Всем стало неловко.
— Как говорится, с богом, Александр Федорович!
Фролов пожал машинисту руку. То же сделал и комендант.
Краснов после замешательства протянул свою руку, но Александр Федорович демонстративно отклонил ее.
Снова в будке стрелочника дребезжал звонок: Краснов интересовался, начался ли рейс. Наташа вышла на путь.
План Листравого был простым и точным. Машинист решил ехать, окутав паровоз завесой из дыма и пара. Немцы — люди точные, приверженные порядку. Их-то и огорошить неожиданностью. Пока поймут…
Когда Наташа выбралась на путь, из развалин депо в клубах черного дыма вывалился паровоз.
Листравой приказал развесить на поручнях машины и везде, где можно, мазутную паклю, ватное рванье. Все это подожгли, и оно тлело, чадило, скрывая паровоз. Комендант дал даже дымовые шашки. Их тоже запалили.
Огромным дымным факелом приближался локомотив, не ускоряя хода. Уже стала видна труба, послышался стук колес. Сквозь дым Наташа разглядела в будке Илью. Он махал ей рукой.
Дымное облако укатилось за семафор.
— А пожалуй, выйдет, — сказал Перов. — Не поймут фрицы.
Наташе не терпелось: она поднялась по ступенькам на мачту семафора. Паровоз, разбрасывая искры и дым, вошел в зону обстрела. Проехал мостик. Углубился в лес.
— Вышло! — обрадованно воскликнула она.
Немцы действительно, должно быть, не разобрались, в чем дело: ни один снаряд не упал на путь.
Наташа с радостью доложила по телефону о благополучном рейсе. Перов ушел, чтобы лично рассказать Мошкову обо всем.
Сама Наташа вдруг захотела совершить что-то героическое. Но как это сделать, если ее обязанности столь будничны?
Когда девушка обходила стрелки, она обнаружила неподалеку от землянки военных, разгружавших вагоны. Солдаты носили на плечах тяжелые ящики, грузили в автомашины. Это был нелегкий труд, и у Наташи вдруг мелькнула мысль: а что, если выкатить вагоны ближе к стрелкам? Тогда машины смогут подъехать вплотную,
Так она и сказала Краснову. Тот долго молчал, потом в трубке послышалось его покашливание, хриплое дыхание, и он разрешил.
Наташа поспешила к военным. Солдаты дружно вручную выкатили вагоны. В кузова подъехавших машин полетели ящики. Работа закипела.
В одной из станционных комнат сидел Краснов и думал о том, что ему определенно не везет. Машинист снова обошелся с ним непочтительно, унизил его. Комендант довольно резко, по-армейски отчитал Краснова, когда Листравой ушел в рейс. Все лезут с советами, поучениями.
Уязвленное самолюбие толкнуло Краснова на отчаянный шаг. Если семафор не открыть вовремя, то может статься, что Листравой не сумеет остановить поезд, проедет закрытый сигнал, а это большое нарушение инструкции. По законам военного времени последует строгое наказание. Листравой хотел заработать орден, а тут вместо награды… Кстати эта Иванова со своим предложением. В случае чего он откажется: ему из подвала не видно, куда там военные выкатили вагоны — есть стрелочник, пусть отвечает. Она молодая, ей простят оплошность. Рассудив так, он дал согласие и стал ждать развязки.
Солдаты сели перекурить, старшина подошел к Наташе.
— Молоденькая, а смышленая.
Он лихо подкрутил рыжие усы.
— Вот до вас был тут солдат. Свой вроде парень. Ан нет. Не пускал сюда. Мол, уклон большой. Просто человечности не имел…
Слова старшины насторожили Наташу: а что если…
У нее перехватило дыхание. Она помчалась к телефону.
Трубку схватил Краснов:
— Загорожен проход?.. Как загорожен?! Кто вам позволил?
Он яростно ругал Иванову, заклинал ее скорее убрать вагоны, открыть семафор. Не утерпев, сам побежал на стрелочный пост.
Вдали у мостика гудел паровоз…
Листравой понимал, что удачное начало — полдела. Но его радовало именно начало: значит, есть возможность ездить к передовой линии.
Фролов на политинформации говорил, что фронт будет приближаться: такие рейсы понадобятся не раз, и люди почувствуют свои силы. А это важно именно сейчас, когда войска бьются под Харьковом, уходят из Керчи. Трудное лето впереди, трудное.
Листравой чувствовал себя солдатом в наступлении. Удачно пройдет рейс — это бросок вперед, это их вклад в общее дело.
До стоянки вагонов там, на складах, добрались быстро и благополучно. Наскоро осмотрев вагоны, прицепили к ним паровоз, тронулись в обратный путь.
Машинист торопился: пусть Краснов убедится, что при желании можно выйти из любого положения, живым остаться и важное дело сделать.
Перед выходом из леса остановились проверить тормоза. Настоял помощник машиниста: впереди крутой спуск.
Пилипенко заспорил:
— Автоматические тормоза ни к чему. Начнут бомбить, могут их испортить. Остановимся, считай — каюк.