Третий эшелон
Шрифт:
Стрельба не прекращалась. Кругом все рвалось, трещало, дым забивал дыхание. Свист бомб, осколков, казалось Илье, ввинчивался в сердце, дурманил голову до тошноты. Раздумывать было некогда: он еле поспевал подавать снаряды.
Наташа волновалась: где Илья? Что с ним? Девушка выбралась из воронки. Ее ослепило белое, режущее пламя. Она прикрыла лицо рукавом: почудилось, что на нее надвигалась какая-то расплавленная масса. Рядом что-то упало, зашипело, Наташа чуть-чуть приподняла веки: продолговатая серебристая зажигательная бомбочка шевелилась, подрагивала. Девушка лихорадочно
Наташа устало распрямилась: кто-то стонал, кричал от боли, в дымном мареве сновали люди. «Илья… Где же он?» Наташа поискала его глазами.
Неподалеку горела зажигательная бомба. Пламя подобралось к вагону, жадно лизало обшивку.
Девушка выругала себя: горит вагон, а она думает об Илье. Наташа оглянулась, словно посторонний мог услышать ее мысли, пристыдить. Она торопливо принялась за дело: нагребла в полу шинели песку, высыпала в жаркий ослепительный костер под вагоном.
Неожиданно появился Батуев. Он подобрал где-то ведро и носил в нем песок, присыпая «зажигалки». Наташу поразило его спокойствие.
— Которую? — деловито поинтересовался Цыремпил, опоражнивая ведро, словно исполнял будничную работу и кругом нет ни дыма, ни бомб, ни самолетов.
Наташа ничего не ответила. Она смотрела, как гасла бомба, брызгая расплавленными, слепящими каплями. Бомба пошипела с минуту, потухла, стала тощей и совсем не страшной.
Снова началась бомбежка. Наташа и Цыремпил пересидели налет, а потом кинулись гасить термитные костры. Как-то забылась опасность, исчез страх. Под ноги Наташи попал кусок жести. Цыремпил наскоро смастерил из него подобие лопатки, и девушке стало удобнее засыпать «зажигалки».
Тяжело дыша, пробежали Листравой и Краснов. Они несли на руках раненого. Сквозь дым девушка заметила Пацко и Хохлова. Друзья телогрейками сбивали пламя на вагоне со снарядами. Наташа, растрепанная, испачканная копотью и пылью, бегала меж воронками и побитыми вагонами, выискивала очаги пожара, гасила их. Девушке казалось, что только от нее зависит сейчас судьба сотен людей. А когда рвались бомбы, она прикрывала глаза рукавом: ей почему-то думалось, что именно лицо скорее всего зацепит осколком.
Самолеты, наконец, скрылись. Пылали вагоны, дымились свежие воронки, всюду торчали вздыбленные рельсы. Бронепоезд, забрызганный грязью, поцарапанный осколками, громоздился на пути, беспомощный и неподвижный. Наташа думала, что на нем не осталось моряков. Зенитная бронеплощадка свалилась набок, но девушке было видно, как там все еще настороженно поворачивались пушки и пулеметы. Клубы коричневого дыма застилали орудия, и они казались куцыми обрубками.
— Илья! — вскрикнула обрадованно Наташа, различив его среди матросов.
Он не расслышал. Матрос с забинтованной головой и трубкой во рту подтолкнул его.
— Жена?
Илья оглянулся. Глаза его просветлели.
— Девчонка одна…
Наташа стояла внизу и пристально смотрела на него. В этот миг она забыла их прежние ссоры, видела только знакомые, встревоженные, чуть диковатые глаза парня.
Перебросив ногу через борт, Илья попрощался с моряком:
— Бывай, браток! — И, уже обращаясь к Наташе, приказал: — Зови людей сюда. Мол, бронепоезд выручать надо.
Девушку не обидел его официальный тон: она была так счастлива, что он жив. Наташа бегом бросилась выполнять поручение.
Илья подполз под бронеплощадку, осмотрел повреждения. Занимался делом, а перед глазами стояла Наташа, заботливая, нежная, любящая. Он даже зажмурился на минуту, чтобы лучше представить каждую черточку ее милого лица.
Когда начался налет, в глухом, темном убежище оказались вместе Краснов и Листравой. Привыкнув к темноте, они обнаружили в дальнем углу стрелочника Пацко, а у входа связиста Хохлова. Все были заметно растеряны и испуганы, дышали тяжело и прерывисто. В сером полумраке их лица казались землистыми.
— А все-таки досадно! — нарушил гнетущую тишину подземелья Краснов: он не мог молчать, ему было страшно. — Умереть здесь, просто так…
— А можно и не умереть, — с усмешкой отозвался Пацко.
— Вишь, мы с женой на курорт собирались после войны, — объяснил Краснов и прислушался: — Это у тебя в животе урчит?
Где-то грохнул первый взрыв.
— Вот они! — сказал Листравой, бессознательно понизив голос и не называя фашистов. — Прилетели!
Грохот повторился. Взрывы сыпались один за другим.
— Это за вокзалом… А это за стрелками… — по звукам определял Пацко, успевший узнать расположение станции. И ему верили, хотя сам он смутно понимал, что к чему, говорил так, для своего успокоения.
— Да они пьяные! — снова раздался его голос. — Вое мимо, олухи. Все мимо нас…
Вдруг бомба разорвалась рядом с убежищем, посыпались комья, пол закачался.
— Держись, начинается! — шутливо пробасил Листравой и встал, но ударился головой. Потолок не дал ему распрямиться. Листравой сел, задумался. Оставаться здесь не хотелось. Что же делать? Чувство страха почти улеглось, только немного сосало под ложечкой и хотелось скорее на свет, на воздух, своими глазами видеть все, что происходит там. Он громко позвал:
— Кто со мною? Пошли.
Расслышать друг друга было почти невозможно: кругом грохотало, дрожала земля, сыпались комья. Потолок грозил обвалиться.
Листравой потянул за рукав Краснова:
— Пошли, Демьян. Прихлопнет, как кутят.
Краснов, представивший себе, что делается наверху, застыл от ужаса. Но перед Листравым страха показывать не хотел.
— Да! Наверх!
— Коту делать нечего, так он зад лижет, — хрипло проговорил Пацко, дергая Краснова за ногу. — Ложись! Тут скорее дождешься своего курорта.