Третий эшелон
Шрифт:
Именно это чувствовал Илья, смотря на бронепоезд. Вот где есть возможность отличиться, показать свои способности. На пушках звездочки: в боях побывали. Илью тянуло к морякам.
Те чувствовали, что на них смотрят, но виду не показывали. Привычно перекидывались морскими словечками, шутили, сами смеялись больше и громче всех.
Кряжистый матрос выбил трубку о подбор сапога, заговорил баском:
— Ей-богу, не вру! На Северном флоте и не то получалось. Зайдешь, бывало, в гальюн по малому делу…
— Тс-с-с! — Молоденький морячок приложил палец к пухлым
— Не девочки, а бойцы, — нарочито громко отозвался чернявый хмурый матрос, приложив два пальца к каске.
Хохотали моряки, смеялись железнодорожники. Наташа досадливо отвернулась, но не смогла сдержать улыбки.
Тучи плыли коршунами, белесые по краям и темные до черноты в середине. Лучи солнца изредка пробегали по стальным плитам бронепоезда, по зеленым каскам матросов и зенитчиков, оживляли усталые лица. Поднимался ветер. Но никто не обращал на него внимания: рады были минутам беззаботного отдыха, этой встрече с неунывающими моряками.
Александр Федорович вертелся у бронепоезда, выспрашивал у бригады про своего младшего сына. Но никто не знал о таком, и Листравой огорченно сетовал, объясняя морякам, что он проводил Юрия на фронт вот в таком же поезде из брони.
— А что там с Демянском? Слопали котел с немцами? — спросил матрос Илью, набивая трубку табаком.
— Пробились фрицы на Старую Руссу.
— Растяпы!
Илья не понял, к кому относилось слово «растяпы»: то ли к нашим солдатам, то ли к немцам.
Ударили в рельс возле депо, потом где-то на станции, перезвон откликнулся в поле, за дальними домами. Завыли сирены, тревожно затрубили паровозы. Железнодорожники не предполагали бомбежки: не первый раз ложная тревога. А матросы кинулись к орудиям: они-то знали, почем фунт лиха…
— К бо-ою! То-овсь! — крикнул моряк с трубкой.
Эта властная команда ударом полоснула и по железнодорожникам. Краснов оглянулся и, не найдя старшего командира, неожиданно для себя приказал:
— В укрытия! Быстро!
Люди шарахнулись от путей, рассыпались, спря-
• тались,
Илья схватил за руку Наташу, толкнул в глубокую воронку. А сам наблюдал за небом, все еще не веря, что появятся немецкие самолеты.
Из-за облаков показались пять серо-грязных бомбардировщиков. Быстро вырастали их угрожающие крылья. Как и раньше, Илья не испытывал страха, но какое-то обостренное чувство ожидания захватило его.
Наташа инстинктивно схватила руку Ильи.
Пушки стреляли наперебой, захлебывались пулеметные скороговорки.
Наташе казалось, что на небе не осталось ни одного непораженного места, но самолеты плыли неуязвимо и хищно. Ей стало страшно, пересохли губы.
Илья прижал девушку к себе. Было видно, как два передних бомбовоза отвалились от группы, круто пошли вниз.
В то же время бронепоезд покатился вперед, навстречу косо падавшим хищникам. Его зенитные орудия были настороженно прицелены в небо.
Илье из укрытия почудилось, что они — поезд и самолеты — должны вот-вот столкнуться. Он не стерпел:
— Остановитесь!
Перед паровозом дрогнула земля, вверх взмыл клуб дыма.
Илью тоже отбросило тугой волной. Он упал, беспомощный, оглушенный.
Рядом опять грохнуло: посыпалась земля, потянуло гарью и пылью. Наташа увидела, что откуда-то с неба на край воронки упало вагонное колесо и поползло к ним вниз. Она лихорадочно потащила Илью к другому краю. Колесо надвигалось ему на ноги, но он, потеряв сознание, не чувствовал этого. Девушка едва успела оттащить Илью дальше.
Парень очнулся, вскочил, но вновь свалился. На щеке у него выступила кровь.
Кругом все рвалось, громыхало, мигали ослепительные молнии. Илье было совестно перед Наташей за свою беспомощность. Он попытался встать. А девушке почудилось, что Илья смертельно ранен. Она прижалась к его груди, заплакала.
— Угощает, гад!
Он отстранил ее, сел. Сбросил измазанную в глине телогрейку. Потом с силой подтянулся на руках, стараясь выглянуть из воронки: «Что там с бронепоездом? Где моряки?» Он видел: Наташа что-то говорила ему — ее губы шевелились, но он не слышал. В ушах было глухо и тяжело.
— Дрянь всмятку получается! — злобно крикнул Илья, выбираясь из ямы. «Лучше у дела погибнуть, чем в яме, как крот!» — решил он.
Напротив стояла, перекосившись, открытая бро-неплощадка, у которой Пилипенко до налета разговаривал с матросами. Илью поразило, что матросы были в одних тельняшках и все еще стреляли по самолетам, поводя длинными стволами орудий. Он думал, что в таком пекле уже не осталось никого в живых. Моряков обволакивало дымом и желтоватой пылью. «Вот они-то не испугались», — с завистью подумал он. Но его внимание привлекли новые вражеские самолеты, вывалившиеся из серых облаков. Моряки повернули зенитки, навели: полыхнуло пламя, колобок дыма расплылся, отнесенный ветром. Снаряд попал в цель. Передняя машина закурилась, протянула черный хвост до земли.
— Получайте! — отчаянно громко крикнул Илья, вскакивая на ноги.
Самолет не успел скрыться, как позади бронепло-щадки сверкнул огонь, платформу сбросило с пути. Рядом с Ильей упал человек. Ног у него не было. Мертвец смотрел широко открытыми мутными глазами. Илья отпрянул, крикнул Наташе:
— Лежи! Не поднимай голову! — и побежал к матросам, согнувшись и петляя.
Но Наташа поднялась, позвала:
— Илья, куда же ты?
Увидев обезображенный труп, снова присела. «Мама, мамочка моя… Страшно!»
Пилипенко добежал, подпрыгнул и перевалился за борт площадки. Матрос, выколачивая о щит пушки трубку, вопросительно посмотрел на Илью. У орудия лежал чернявый моряк с закрытыми глазами. Молоденький матрос в закопченной тельняшке прокричал:
— Говоришь, убежал немец из Демянска? У нас не успеет.
Но речь свою он не закончил: упал, не донеся снаряд до орудия. Матрос с трубкой бросился к товарищу, убрал его в сторону. Илья увидел, как он пощупал пульс и прикрыл глаза молодому. Потом схватил снаряд, дослал его, закрыл замок. Выстрел оглушил парня, но моряк подтолкнул Илью к снарядному ящику, жестом пояснил, что делать.