Третий фланг. Фронтовики из будущего
Шрифт:
— Фьиють, — присвистнул баритон, — серьезно все. Я думал, это шутка – оказалось правда. Там, случайно, нет параграфа о «Невосторженном образе мыслей»?
— Пока еще нет, но кто знает, что завтра придумают. Так что мне передать моим домашним и… фройляйн Лизхен?
— Ты просто невозможен, — засмеялся баритон, — все продолжаешь сватать мне свою прелестную кузину?
— Мне показалось, что ты к ней в прошлый раз был весьма неравнодушен.
— Почему бы не поухаживать за красивой девушкой, тем более что и она не прочь была пофлиртовать?
— По-моему, ты мне говорил совсем другое на веранде, когда остались одни, — хохотнул бодрячок, — кстати, Лизхен просила передать привет.
— Спасибо, вы великодушны, мой друг… И больше ничего?
— Вот оно, слова
— Точно не скажу, но в первых числах марта постараюсь быть у вас…
С десятого числа народ ходит как пьяный. Ну, еще бы, такое делается… Удар из Одессы на Николаев оказался «соломинкой», ломающей спину верблюда. Если раньше нашим приходилось постоянно отбиваться от лезущих во фланг немцев, то теперь эти самые немцы больше занимались бегом на длинные дистанции.
Но, несмотря на все это, только десятого февраля войска Южного и Юго-Западного фронтов соединились западнее Кировограда и двинулись дальше на запад, на Умань, отодвигая внешний фронт окружения. Там они соединились с одесской группой. На этом ликующее наступление закончилось. Тоненькая синяя линия остановила тоненькую красную, сил идти вперед больше просто не было. Многие немцы успели выскочить, но в котле оказались не меньше ста тысяч человек. Начинался второй этап операции.
А вот с ним сразу не заладилось: немцы сумели справиться с неразберихой и организовали оборону. Несколько румынских и немецких частей, оказавшихся в отдельных малых котлах, довольно быстро либо капитулировали, либо были уничтожены. Но большая часть войск, в составе не успевшей удрать части первой танковой группы и разрозненных немецких и румынских частей, засела плотно. Полностью прервать снабжение по воздуху нам не удалось, что скорейшему уничтожению явно не способствовало. Добивали их уже весной, во время распутицы.
После разговора с Берией я, наконец, добрался до бригады. Работа там кипела вовсю. Прибыл личный состав по полному штату. Правда, в основном пополнение было только что призванное, ну и немного из служивших в не воевавших еще частях. Фронтовики остались только прошедшие «Крымский бросок», как в газетах назвали наш прорыв. На юге творилось что-то грандиозное, а мы оставались в стороне.
Своего подразделения у меня в бригаде не оказалось – было решено не восстанавливать отдельную батарею САУ ПТО. Техники тоже пока не было, обучение проводилось на двух Т-34 старого образца, уезженных до состояния металлолома, который каким-то чудом еще передвигается. Пушечный дивизион тренировался на одинокой УСВ, а гаубичный аж на двух М-30. Тягач СТЗ-5В тоже был в единственном экземпляре, зато ЗиС-З6 насчитывалось восемь штук. Сорокапяток, которые мы планировали на ротный уровень, набралось три, минометов по одному. Мындро по телефону матом уже не ругался, он им разговаривал. Зампотех сам лазил в вечно хандрящие моторы учебных пособий. Служба обеспечения питанием и обмундированием, что удивительно, работала исправно.
В начале февраля в бригаду начала поступать техника. Причем в количестве, полностью соответствующем нашим запросам. Т-34М2 производства СТЗ пошли в танковый батальон, по сравнению с Т-34М1 с ХПЗ для мотострелковых батальонов, у них была лобовая броня на пять миллиметров толще, мелкозвенчатая гусеница с новой звездочкой от будущего Т-42, удлиненная примерно на полметра пушка с дульным тормозом. В гаубичный дивизион поступили М-30 на две батареи с тягачами СТЗ-5ДВ и обещанные Астровым СГ-122, которые полностью оправдали мои ожидания – бронекорпус СУ-76М моей истории, сталинградский шестицилиндровый дизель, качающаяся часть М-30. Заинтересовавшись новым тягачом, я обнаружил СТЗ-5 с деревянной кабиной (о чем впредь говорила буква «В» на всей технике) и дизельным мотором с четырьмя цилиндрами. Мой моторный завод-«крестник», видимо, вышел на высокий темп выпуска. В пушечный дивизион пришли ЗиС-3, причем в комплекте с грузовиками ЗиС-32. Самоходные зенитки по-прежнему
Пятого февраля все занятия с личным составом и техникой были отменены. Из Москвы приехали представители Ставки и Генштаба. Бригада встречала их на плацу перед стоянками боевой техники. Вынесли стол, накрытый красной скатертью, почти полностью заставленный коробочками с орденами и медалями. Началось награждение за прорыв в Крым. Тут же некоторым присваивались очередные воинские звания. Моя очередь выходить к столу настала в самом конце. Конечно, до кремлевской церемонии было далеко, но и уровень, скажем так, был несколько другой. Мне присвоили звание майора, наградили орденом Боевого Красного Знамени за прорыв в Крым и Трудового Красного Знамени, с формулировкой «за вклад в повышение обороноспособности страны», а на ухо шепнули – за моторный завод и маслофильтры.
По окончании церемонии объявили, что десятого мы выезжаем в Ленинград в полном составе.
Весь день мы ходили по Кировскому заводу, где собирали машины для экспериментального дивизиона САУ. Две САУ-203 и шесть СУ-152 со старыми морскими пушками Канэ, шесть СУ-152 с орудием Бр-2. СУ-122 и СУ-130 уже были отправлены на фронт, на Лужский рубеж. Туда мы должны были отправиться на следующий день. На мой взгляд, с самоходками все было в порядке, так я и сказал конструкторам, сделавшим эти машины в рекордно короткий срок, за месяц. Ну а если учесть, что шасси, например, можно найти на Кировском заводе, Ленинградском механическом, 185-м заводе им. Кирова, заводе подъемно-транспортного оборудования, заводе им. Егорова. Расположены эти заводы в разных концах города. Шестидюймовки можно взять только в Кронштадте, восьмидюймовки – только на Ржевском полигоне. В общем, работа по совмещению всего этого превращается в подвиг.
Заночевать мы должны были в гостинице, куда и поехали вечером. Мы – это я, Тэнгу и мой сопровождающий майор Васильев.
Мы уже шли по коридору к своему номеру, когда нас догнал высокий мужчина, судя по одежде – иностранец. Тэнгу и Николай насторожились так похоже, что меня чуть на «хи-хи» не пробило. Подбежавший мужчина что-то быстро проговорил по-английски и растерянно огляделся по сторонам. К нам уже спешила девушка-переводчица.
Уточнив что-то у подопечного, она произнесла: – Мистер Адамс спрашивает, какой породы эта собака?
Тэнгу, сообразив, что никого рвать не надо, успокоился и даже махнул хвостом.
— Среднеазиатская овчарка, — привычно ответил я.
Девушка, повернувшись к Адамсу, произнесла что-то вроде «Мидл Азия шиип дог».
Я утвердительно кивнул.
Глаза у мистера Адамса полезли на лоб, и он севшим голосом что-то произнес.
— Мистер Адамс спрашивает, — растерянно перевела девушка, — если это средняя азиатская овчарка, то как выглядит большая азиатская овчарка?
Я молча показал ладонью метр с лишком от пола. Говорить я не мог. Хотелось даже не смеяться, ржать. Я впервые оказался на месте героя анекдота.
— Только эту породу мы сейчас восстанавливаем, — недрогнувшим голосом добавил Николай.
Кое-как распрощавшись с Адамсом и его переводчицей, мы ввалились в номер и, наконец, отсмеялись. Эту байку про американскую таможню я майору уже рассказывал.
На следующий день мы отправились на фронт, на тот его участок, где воевали новые самоходки. По дороге заехали в истребительный полк N-ской авиадивизии. Первая эскадрилья этого полка летала на И-180 с довоенных времен, две другие – перевооружали только сейчас. Причиной было неприятие И-180 какой-то шишкой из штаба округа. Объективных причин у него не нашлось, поэтому его действия квалифицировались как саботаж, со всеми вытекающими последствиями.