Третий фланг. Фронтовики из будущего
Шрифт:
Самолет пилотам нравился, особенно по сравнению с И-16 резко возросшая точность стрельбы, хороший обзор, особенно на последних моделях, простота пилотирования, самолет осваивался легко, даже молодыми летчиками. Конечно, ему не хватало скорости, летчики жаловались, что He.113 от них уходит на прямой. Просили поставить на И-180 двигатель помощнее.
Конечно, пятьсот восемьдесят километров в час – это маловато по нынешним временам.
Я сказал ребятам, что Поликарпов сделал новый самолет и сейчас его уже испытывают здесь, под Ленинградом, возможно, и к ним направят.
Я не люблю поезда. В своем мире по возможности старался путешествовать на автобусе или автомобиле, а тут такого не получалось. Каждая поездка по железной дороге представляла
Евгений Николаевич, с которым мы познакомились в Крыму, похвастался новыми машинами. Старые они оставили сменившей их авиадивизии в качестве запасных, а на аэродроме Кубинки получали новые «илы». Кроме двух полностью укомплектованных полков, в его распоряжении оказалась тройка Ил-4Ж. На одном из них я и полетел в качестве бортстрелка. Пилотировал мой самолет майор Пусеп, переведенный из дивизии Водопьянова. Полет прошел абсолютно мирно, чему все были рады, и в то же время – удивлены. А бригада добиралась по железной дороге почти неделю.
В ожидании приезда бригады я гостил у Преображенского. Однажды он пригласил меня пройтись по летному полю. Евгений был уже в общих чертах в курсе, кто я и откуда, поэтому вопросов по этой теме не задавал. Зато предложил провести никем пока не санкционированную операцию над Германией. От девяти до восемнадцати самолетов летали туда каждую ночь, а он решил провести обособленный удар. Естественно, строевые самолеты никто бы на это использовать не разрешил, но словно старый картежник, Преображенский достал из рукава козырь – переделку ДБ-2, обсуждение которой я случайно слышал в Кремле. Самолет служил испытательным стендом для новых моторов и высотных скафандров. Для удобства испытаний штурманская кабина была капитально перепланирована. От меня требовалось малое – выпросить разрешение на взлет одного дополнительного самолета по еще не определенному маршруту.
Я написал рапорт на имя командующего воздушной армией с просьбой выделить мне самолет на трое суток для подготовки деятельности бригады. Рапорт удовлетворили весьма своеобразно – вылеты разрешили, но запретили использовать штатную технику и экипажи. Озадаченный таким ответом, я вернулся к Преображенскому, но тот воспринял весть радостно, так как по штату ему лично самолет с экипажем уже не полагался, и в боевом расписании он сам задействован не был, а ДБ числился вообще за ЦАГИ. Штурмана и стрелков нашли тоже быстро – за два дня до этого на соседнем аэродроме сел сильно поврежденный ТБ-3, большая часть экипажа которого погибла или попала в госпиталь, а штурман и два стрелка бродили без особого занятия. В то, как Евгений утрясал расход горючего и моторесурса, где нашел необходимые карты и остальную организационно-авиационную суету, я не вникал, здраво рассудив, что лишнего знать иногда не стоит. Мне отвели место в штурманской кабине, как наиболее просторной.
Куда еще звонил Евгений Николаевич, кого еще «за бороду дергал», не знаю, но вечером взлетели минут за двадцать до основной группы. Благодаря спецкостюмам, без особых проблем поднялись на двенадцать километров. Лишнее движение сделать было тяжело. Все-таки костюмы слишком стесняли движение. Мне, как пассажиру, дела вообще не нашлось, поэтому время тянулось невообразимо долго. Но вот Сергей, так звали нашего штурмана, махнул мне рукой. Я подполз к нему и увидел далеко внизу редкие из-за войны огни города. Достав блокнот и простой карандаш, Сергей написал «ЕН сказал, чтоб ты целился. Высоту, ветер и скорость на прицеле я выставил». И показал на окуляр и кнопку сброса. Я знал, что бомба у нас одна, пятисотка-фугаска, поэтому промахнуться мимо города было бы обидно. Основная группа должна была работать по Штеттину, а здесь моря не наблюдалось. Подумав, что творится какая-то чертовщина, я попытался рассмотреть хоть что-нибудь. Это было проблематично – смотрел в такой прицел я впервые, да еще и ночью. Но вот в перекрестии показались какие-то цилиндры. Я нажал сброс. Самолет слегка подбросило вверх. Обратно возвращались так же спокойно. Только
На земле Преображенский с Сергеем убежали куда-то в штаб, не дожидаясь меня. Стрелков я не знал даже по именам, поэтому вступать в их оживленный разговор, который уже переключился на обсуждение женщин, не стал. С аэродрома меня вызвали в Смольный еще до обеда, поэтому подробности остались неизвестны мне. Обиднее всего, что в тот раз я даже не узнал, куда именно мы летали.
Отдельный испытательный дивизион самоходных пушек разместился на невысокой гряде холмов, метрах в двухстах позади передовой линии наших окопов. Машины стояли в капонирах в ожидании возможной атаки противника. Их было десять – восемь СУ-122 и две СУ-130. Вот возле одной из них я и завис. Самоходка была сделана как предсерийный экземпляр, с новым бронекорпусом с дифференцированным бронированием и по силуэту напоминала «Меркаву», только вместо башни – рубка. Пять человек экипажа размещены удобно, почти комфортно, по крайней мере, по сравнению с тридцатьчетверкой. Сержант Володя, наводчик, показал мне свое рабочее место, объяснил, как целиться и стрелять. Собственно, выстрелить, конечно, не получилось, но я и без этого был доволен. Тэнгу в машину не полез, побрезговал. Зря, там было чисто.
Как стрелять из этой пушки, я понял достаточно скоро, пригодились уроки Дока.
Вот уехать мы не успели, начался артобстрел. Причем очень сильный. Перепуганный Тэнгу первым влетел в блиндаж и забился в угол. Я влетел за ним, направленный метким… хм, толчком Николая. За нами вбежали еще люди, в блиндаже сразу стало тесно. Больше всего я боялся, что малыш выскочит наружу и погибнет, я сгреб его в охапку и начал говорить ему, какой он хороший, как я его люблю, что надо сидеть здесь, со мной, и никуда не убегать. Тэнгу не пытался удрать, только жался ко мне и нервно мусолился.
Обстрел кончился, и мы выскочили наружу. Вся местность была в воронках, окопы большей частью разрушены, стоявшая поодаль самоходка разбита прямым попаданием тяжелого снаряда.
— Танки! — крикнул кто-то. Я оглянулся и увидел, что по равнине к нашим позициям ползут немецкие танки.
— Быстро уезжаем! — крикнул Николай, и тут немцы возобновили обстрел.
Первый же снаряд разорвался неподалеку от нас. Меня не задело, Тэнгу тоже, а вот Николай упал сразу, лицо его было залито кровью, в левом плече торчал здоровенный осколок, срикошетивший от борта самоходки.
Медсестричка, разительно напоминающая толкиеновскую эльфийку, выскочила как из-под земли и занялась моим товарищем. Я огляделся в поисках то ли укрытия, то ли занятия и обнаружил, что ни Володя-наводчик, ни командир СУ-130 до машины добежать не успели. Их убило тем же снарядом, осколками которого ранило Николая. Через кормовой люк я влетел в самоходку и полез в кресло наводчика, поскольку никто из заряжающих его занять явно не торопился. Тэнгу в этот раз не привередничал, проскочил в машину следом за мной. Со своего места поднялся мехвод, с веселым матерком нахлобучил мне на голову шлемофон, о котором я, естественно, не подумал, подключил его к переговорному устройству и быстро скользнул обратно.
Один из заряжающих показал на орудие и сказал: – Бронебойный!
— Понял! — ответил я и приник к прицелу. Вражеские танки были отчетливо видны. Бывшие французские B-1, Somua, трофейные KB и КВ-2, и было их много, просто до хрена.
На броне, рядом с местом наводчика оказалась прикреплена таблица поправок к прицелу; сверившись с ней, я навел орудие на головной B-1 и выстрелил. Вот насчет попасть… Нет, в танк я попал, но не в тот, в который целился, а в другой, двигавшийся метрах в тридцати позади моей цели. Ну, тоже неплохо. Вторым снарядом я тоже попал. В землю, по ней промахнуться было трудно. Третий снаряд я воткнул туда же, куда и второй, а вот с четвертым мне повезло. Снаряд пропахал борозду в борту одного танка, на фиг своротил ему катки и разорвал гусеницу и, изменив траекторию, воткнулся в борт другого, идущего сзади и сбоку. — Неплохо… — прошептал я.