Третий иерусалимский дневник (сборник)
Шрифт:
читаем в себе неосознанно.
603
Работа наша и безделье,
игра в борьбу добра со злом,
застолье наше и постелье —
одним повязаны узлом.
604
Чем век земной похож на мебель —
совсем не сложная загадка:
она участник многих ебель,
но ей от этого не сладко.
605
Для плоти сладко утомление —
любовь, азарт,
душе труднее утоление,
но и блаженнее оно.
606
Много нашел я в осушенных чашах,
бережно гущу храня:
кроме здоровья и близостей наших
все остальное – херня.
607
Все звезды, может быть, гербы и свастики —
всего лишь разновидности игрушек,
лишь гусеницы мы и головастики
для бабочек нездешних и лягушек.
608
Былые забыв похождения,
я сделался снулым и вялым;
пошли мне, Господь, убеждения,
чтоб, мучаясь, я изменял им.
609
Великой творческой мистерией
наш мир от гибели храним:
дух – торжествует над материей,
она – господствует над ним.
610
Вражда племён, держав и наций
когда исчезнет на земле,
то станут ангелы слоняться
по остывающей золе.
611
Я не считал, пока играл;
оплатит жизнь моя
и те долги, что я не брал,
и те, что брал не я.
612
Хоть я постиг довольно много,
но я не понял, почему
чем дальше я бежал от Бога,
тем ближе делался к Нему.
613
Спасибо Творцу, что такая
дана мне возможность дышать,
спасибо, что в силах пока я
запреты Его нарушать.
614
Под шум и гомон пьянок сочных
на краткий миг глаза закрыв,
я слышу звон часов песочных
и вижу времени разрыв.
615
Всем смертным за выслугу лет
исправно дарует Творец
далёкий бесплатный билет,
но жалко – в один лишь конец.
616
К Богу явлюсь я без ужаса,
ибо не крал и не лгал,
я только цепи супружества
бабам нести помогал.
617
Свое оглядев бытие скоротечное,
я понял, что скоро угасну,
что сеял разумное, доброе, вечное
я даже в себе понапрасну.
618
Спасибо за безумную
за место, где душа моя продрогла,
за вечности ничтожную ту кроху,
которой мне хватило так надолго.
619
Как одинокая перчатка,
живу, покуда век идет,
я в Божьем тексте – опечатка,
и скоро Он меня найдет.
620
На свете ничего нет постоянней превратностей, потерь и расставаний
Еще нас ветер восхищает
и море волнами кипит,
и только парус ощущает,
что мачта гнётся и скрипит.
621
Давеча столкнулся я в упор
с некоей мыслишкой интересной:
в душах наших пламя и задор
связаны с упругостью телесной.
622
Уходит засидевшаяся гостья,
а я держу пальто ей и киваю;
у старости простые удовольствия,
теперь я дам хотя бы одеваю.
623
Забавно в закатные годы
мы видим, душе в утешение,
свои возрастные невзгоды
как мира вокруг ухудшение.
624
В толпе замшелых старичков
уже по жизни я хромаю,
ещё я вижу без очков,
но в них я лучше понимаю.
625
Совсем не зря нас так пугает
с дыханьем жизни расставание:
страх умереть нам помогает
переживать существование.
626
Чтоб не торчали наши пробки
в бутылях нового питья,
выносит время нас за скобки
текущих текстов бытия.
627
Не ошибок мне жаль и потерь,
жаль короткое время земное:
знал бы раньше, что знаю теперь,
я теперь уже знал бы иное.
628
Люблю вечерний город – в нём
отключено мое сознание
и светит праздничным огнём
трагическое мироздание.
629
Ещё одну вскрыл я среди
дарованных свыше скорбей:
практически жизнь позади,
а жажда ничуть не слабей.
630
В одно и то же состояние
душой повторно не войти,
неодолимо расстояние
уже прожитого пути.
631
Что в зеркале? Колтун волос,
узоры тягот и томлений,
две щёлки глаз и вислый нос
с чертами многих ущемлений.
632