Третий лишний
Шрифт:
– Я вас спрашиваю, Ханна!
– настойчиво повторил он.
– Как вы можете обещать то, чего не сможете выполнить?
Служанка опустила глаза и продолжала молчать. В конце концов, надо же ей настроиться на плач!
– Тогда выходит, что вы обманщица!
– начал он наступление.
– Нет! Нет, мистер Гриндл, я говорю правду!
– с жаром начала оправдываться она, стараясь не выдать свое равнодушие к его нападкам.
– Вы лжете! Я вижу это!
– он был похож на инквизитора, обличающего ведьму.
"Осталось добавить: покайся, Ханна, пока не стало слишком поздно!" - съязвила она про себя.
Айзек, казалось,
– Так вы лжете?
– спросил он ее еще раз, смотря ей в глаза.
Расстояние между ними было почти неприличным. Подумав, что если будет отпираться, он приблизится к ней еще, Ханна решила более не упрямиться, и робко опустив глаза, тихо ответила:
– Нет, мистер Гриндл.
– Я не расслышал?
– Нет, мистер Гриндл.
– повторила она громче.
Он отошел от нее. Сложив руки за спиной, начал расхаживать по комнате.
"Вот Цирцея".
– довольно усмехнулся про себя мужчина. Ему нравилось ее упрямство и непокорность. Пытаясь давить на Ханну, он испытывал азарт. В ней присутствовала присущая женщинам изворотливость и коварство, его манила ее естественная чувственность, делавшая Ханну естественной и соблазнительной, от чего его кровь начинала бурлить, особенно после очень длительного воздержания. Благонравность и приличия, принятые в обществе и вознесенные до идеала, мистера Гриндла не прельщали, поскольку этого идеала в его жизни было и так слишком много.
Айзек не был уверен, знает ли сама Ханна о своих достоинствах. Он, скорее, склонялся к тому, что нет, и самодовольная мысль помочь ей познать себя, раскрыть ее порочность, необычайно возбуждала его, как любого другого мужчину, оказавшемся бы на его месте.
"Кэтрин совсем другая".
– с грустью сравнил мужчина.
Миссис Гриндл была почти ровесницей супруга, и, учитывая во сколько она вышла замуж, ее до замужества можно было считать старой девой. Она не горела желанием выйти замуж, поскольку мужчины казались ей грубыми, низменными и невоспитанными животными. Она боялась мужчин и, когда уже отчаялась найти человека, который бы понял ее устроил в качестве супруга, познакомилась с Айзеком. Он показался ей таким отчаявшимся, его лицо несло отпечаток печали, и ей от всей души захотелось поддержать Айзека и наставить на путь веры и спасения.
Айзек Гриндл отнесся к странной чудачке, решившей наставить его на путь истинный, и с упорством досаждавшей своими нравоучениями, весьма прохладно. Он уже готов был объясниться с ней и дать понять, что не нуждается в ее проповедях и наставлениях, как неожиданно выяснил, что она - состоятельная невеста, и, в почти тридцать с небольшим лет, все еще была не замужем. Учитывая заинтересованность Кэтрин в нем и страстное желание поучать, Айзек был вынужден стать более сдержанным и терпеливым, хотя это давалось ему совсем не легко. Мисс Обрайн казалась ему слишком чопорной и жеманной, не располагала его и ее внешность, однако солидное приданое было отличным стимулом, чтобы выработать терпение и снисхождение, хотя иногда ему хотелось сбежать от нее после долгих часов разговоров о вере и наставлений о божьих испытаниях. Поразмыслив, Айзек Гриндл решил, что такая невеста - большая редкость, и еще одна влюбленная состоятельная особа ему попадется, вряд ли, и сделал ей предложение.
Семья Кэтрин была крайне не довольна выбором дочери, но если приходилось выбирать между тем, чтобы их дочь оставалась старой девой, и не внушающим доверия бедным женихом, то родители предпочли мезальянс, неравный брак с разорившимся предпринимателем. Их утешало и внушало надежды, что мистер Гриндл не увлекался азартными играми, не волочился за женщинами и не пил. После некоторых раздумий, ее семья согласилась на их брак. Через положенных полгода со дня их помолвки, Кэтрин стала миссис Гриндл.
Со стороны казалось, что такая супруга, как миссис Гриндл, была идеальной половиной для Айзека. Солидное приданое, хорошо воспитанная и добродетельная жена, положительно на него влиявшая - о такой можно разве что мечтать. Считалось, что ему очень повезло с женой. И только сам Айзек знал, чем ему пришлось заплатить за свое материальное благополучие.
В презентабельных семьях приличным девушкам предписывалось соблюдать девственность не только физическую, но и нравственную. Родители жены, как достойные пуритане, придерживалась этого правила всецело. Их дочь выросла слишком целомудренной, мало знающей о реальности семейной жизни, а когда пришло время узнать об этом подробнее, она пришла в ужас.
Когда муж попытался раздеть ее в первую брачную ночь, она посчитала это оскорблением и уехала к родителям. О чем с ней разговаривали родители, он так и не узнал, но вскоре Кэтрин вернулась домой, однако сразу заявила ему, что "это" она будет делать только с целью зачатия детей. По ее мнению, если муж будет заставлять ее делать такие грязные вещи ради своего удовольствия, то этим он будет приравнивать свою жену к проститутке. А этого она стерпеть не сможет. На объяснения мужа, что это естественная мужская потребность, Кэтрин Гриндл заявила, что свои мужские потребности он может делать с павшей женщиной, но она не позволит губить ее душу и отдалять от Господа. Айзеку ничего не оставалось, как согласиться, ведь сбежавшая в первую брачную ночь невеста - это позор и для супруга.
Так чета Гриндлов и жила, однако саму Кэтрин это нисколько не смущало. Если было комфортно и душевно, и физически, что сказать про себя Айзек не мог. Все-таки, он был мужчиной, со своими потребностями. Любая попытка поговорить об этом с Кэтрин, натыкалась на глухую стену. Поскольку у нее было слабое здоровье, то рождение детей пока откладывалось на неопределенный срок. Сомнения насчет слабого здоровья супруги у Айзека возникли сразу, но не брать же ему жену силой!
Пытаясь решить свои трудности, Айзек придумал, как ему казалось, отличный план. Оставалось только воплотить его в жизнь, что требовало осторожности и некоторое время для воплощения, но он умел ждать. Отвлекшись от своих воспоминаний, он вернулся к разговору со служанкой.
– Вы испытываете радость, читая Писание или слушая проповедь?
– сменил он тему разговора.
"Да они оба лицемеры!
– ужаснула Ханна.
– Оба жить без него спокойно не могут".
Однако вслух ответила:
– Да, мистер Гриндл, я испытываю некоторое успокоение и смирение.
– Я не говорил об успокоении или смирении, я говорю о радости. Испытываете ли вы радость?
– В Сочельник или Пасху, слушая проповедь преподобного Поупа, да, чувствую радость и испытываю особое благоговение.
– увернулась служанка от прямого ответа.