Третий лишний
Шрифт:
Ханна испуганно хлопала глазами. Она не раз слышала подобные истории, но теперь боялась сама столкнуться с подобным.
– Хотя, знаешь, - шепотом добавила Сью, - я бы не отказалась.
У Ханны от изумления открылся рот. Сью подумала, а потом замазала руками:
– Да не со Сландерсом, Боже упаси! Не смотри ты так на меня.
– продолжала она откровенничать с Ханной, вгоняя ее в краску.
– Видела же сама, какой мистер Айзек высокий! Хоть и не красавец, но такой...
– какой именно Сью не уточнила, но глаза ее заблестели.
– Ну, чего ты на меня так смотришь, - усмехнулась напарница, - смотри, какая чопорная. Ты поживи подольше, да
– А если окажешься в положении и хозяйка выгонит, а хозяин окажется не так щедр, как хотелось, что тогда?
– прервала ее рассказ Ханна.
– Ну, это как повезет!
– А если не повезет, что тогда? Ребенка в приют или как котенка...
Сьюзен рассердилась:
– Нужно спешить к повитухе, а не затягивать.
– Это же грех!
– ужаснулась Ханна.
– Грех не грех, но это лучше, чем как котенка! А если повезет, так на ферму ребеночка-то можно.
Ханна молчала. Пожив в приюте год, она с ужасом и содроганием вспоминала это время, потому обречь ребенка на такое ни за что бы не смогла. По этой причине, она твердо решила, что до вступления в брак, не позволит себе ничего аморального. Ханжой она не была, но еще в приюте видела много из того, с чем благовоспитанные девицы не были знакомы до замужества, поскольку их нежные и неокрепшие души тщательно оберегали от влияния порока, считая, что незнание помогает уберечься от разврата.
Проходя поздним вечером по коридору приюта, Ханна не раз видела, как Тори и другие старшие девочки обжимались с мальчиками в дальнем углу, и достаточно слышала из рассказов более взрослых приютских воспитанниц, чтобы составить мнение о том, чем они занимались. Тем не менее, сама она стремилась этого всеми силами избежать, помня крики сестры Мадлен, которая громко орала и жестоко избила Люси, когда та вернулась в приют с красивой шалью, подаренной мужчиной.
Люси и ранее убегала из приюта и пропадала где-то на неделю или две, а потом возвращалась, голодная и иногда пьяная. Как ни била ее сестра Мадлен, ничего не помогало. Закончилось все тем, что, исчезнув на все лето, поздней осенью Люси вернулась в церковный приют с большим животом. Сестрам ничего не оставалось, как только дождаться родов, уповая, что Люси родит в приюте и ничего не сотворит с младенцем. Так и случилось. Через 2 недели у Люси начались схватки, но разродиться она не смогла, умерев с младенцем в утробе. Приютские девчонки тогда сильно были напуганы, но хватило их страха не на долго, ведь каждая надеялась избежать подобной участи. А вот Ханна помнила до сих пор. Ей было что сравнивать. Она помнила счастливое детство с матерью и видела, как живут брошенные дети в приюте. Это было самое ужасное время в ее жизни.
– Знаешь, - продолжала Сью, - у меня подруга работает на заводе, по 15 часов каждый день, Получает 14 долларов в месяц, а то и меньше, если оштрафуют. За комнату она платит 6, а на еду посчитай, сколько у нее остается? Питается она скудно, ходят вся худая, как щепка, с синяками под глазами от усталости. Как ей жить, если у нее постоянно штрафы высчитывают? Не знаешь, а я знаю! Она в обеденный перерыв выходит на улицу и себя продает. Если повезет, сможет изредка полфунта мяса купить (ок. 250 гр) да отрез дешевой ткани, чтобы зад прикрыть чем было. Думаешь, она одна такая? Нет, много так поступают, а ты все скромницу строишь. Если уволят тебя отсюда, куда пойдешь? Тоже на завод, а потом на рабочий обед? Вот и подумай.
После таких речей Ханна ощутила чувство безысходность. Как ни крути, а Сью была права!
– А ты подумай, - продолжала вразумлять Сью Ханну, - ежели с умом распорядиться доставшимся благом, то можно швейную машинку купить и жить себе спокойно. Считай, за аренду швейной машинки платить не надо и руками не шить. А не хочешь шить, так можно сдать в аренду, каждую неделю денежки получать будешь. Разве я не права?
Ханне нечего было ответить. Оказавшись лицом к лицу с суровой жизнью, она не знала, как следует поступить. Слова напарницы были правдивы, потому она дальше решила не спорить. Сью же решив, что она сумела доказать свою правоту успокоилась, и они продолжили занятия.
Глава 7
Ханна была представлена хозяйке дома только после того, как та почувствовала себя значительно лучше. Найдя в себе силы после недомогания, Кэтрин Гриндл спустилась в столовую, чтобы отобедать вместе с супругом. Обед был почти завершен, семейная пара перешла к чаю, когда Большая Мэри позвала Ханну в столовую.
Ханна переживала, что может не понравиться хозяйке, и очень волновалась перед знакомством с ней. Когда они с экономкой вошли в столовую, мистер Гриндл рассказывал супруге городские новости и сплетни, появившиеся за то время, которое она из-за недомогания томилась в своей спальне.
Увидев хозяйку, Ханна была поражена. Она представляла себе миссис Гриндл хрупкой, болезненной молодой женщиной, с утонченными чертами лица, а вместо этого, перед ее вздором предстала полная противоположность - тучная женщина, с темно-серыми мышиными волосами, разделенными пробором пополам и строго собранными на затылке в пучок. Лицо с квадратным подбородком и тонкими поджатыми губами, свидетельствовали о ее сложном характере. Длинный нос и небольшие глубоко посаженные карие глаза выдавали в ней заносчивость и склонность к сильному увлечению чем-либо. Манера преподносить себя, как кокетливое и воздушное создание в уже не юном возрасте, еще более портило впечатление.
"Что он в ей нашел?
– удивилась служанка, подметив фальшивое кокетство в женщине. Как ни пыталась она найти во внешности хозяйки нечто привлекательное, не смогла. Устыдившись, что она плохо отзывается о человеке, которому недавно нездоровилось, Ханна попыталась прекратить свои едкие мысли: - Если выбрал, значит в ней что-то есть, и не мне судить. Возможно... возможно я завидую!?
– поймала она себя на мысли, но бороть неприязнь по отношению к миссис Гриндл она не могла".
В хозяйке дома причудливо соединялось смирение и заносчивость, ханжество и наивность, показная скромность и уверенность в своей правоте - все вместе это давало такую своеобразную смесь, что служанка не смогла определиться, как ей держать себя с супругой мистера Гриндла.
"И на ком только не женятся ради хорошего приданого".
– мелькнула у нее гадкая мысль. Будто ощутив мысли служанки, Кэтрин отвлеклась от мужа и стала разглядывать прислугу.
Ее придирчивый взгляд был сосредоточен на лице служанки и выражал явное сомнение. Ханна испугалась, ее сердце забилось чаще и она приготовилась к худшему. Однако хозяйка отвернулась и продолжила чаепитие, не сказав ей ни слова, словно она была мебелью.
В беседе с супругом в голосе Кэтрин Гриндл нотки инфантильности, жеманства были слишком заметны.