Третий секрет
Шрифт:
Теперь он редко думал об этом, но посещение приюта всколыхнуло воспоминания юности. Ему все еще чудился зловонный приютский запах, и, пытаясь избавиться от него, Мишнер опустил стекло и вдыхал холодный осенний воздух.
Эти дети никогда не окажутся в Америке, никогда не обретут любящих родителей. Их мир ограничен неприступной серой стеной, решетками на окнах здания, в котором нет света и почти не работает отопление. Там они и умрут, одинокие и никому не нужные, кроме нескольких монахинь и одного старого священника.
Глава XVI
Румыния, Бухарест
10 ноября, пятница
17.00
Мишнер предпочел
Пристроившись у окна, он доедал печенье, запивая его диетической колой, поскольку до ужина было еще далеко. Где-то неподалеку уличные куранты пробили пять часов.
Конверт, врученный ему Климентом, лежал на кровати. Мишнер прекрасно знал, что от него требуется. Теперь, когда отец Тибор прочел письмо, его требовалось уничтожить, не знакомясь с его содержанием. Климент полностью полагался на него, и пока Мишнер ни разу не подводил своего наставника, хотя свою связь с Катериной он всегда считал изменой. Ведь он нарушил свои обеты, не подчинился правилам церкви и оскорбил Господа. Такое нельзя простить. Но Климент рассудил иначе.
«Ты думаешь, что только ты не устоял перед искушением?»
«Это не оправдывает меня».
«Колин, прощение – это показатель веры. Ты согрешил и должен покаяться. Но это не означает загубить всю свою жизнь. Да и такой ли это большой грех?»
Мишнер до сих пор помнил, с каким изумлением он посмотрел тогда на архиепископа Кёльнского. Что он такое говорит?
«Ты сам считал, что поступаешь неправильно? Твое сердце так сказало?»
Ответом на оба вопроса и тогда и сейчас было «нет». Ведь он любил Катерину! От этого никуда не деться. Она появилась в его жизни тогда, когда он, сразу после смерти матери, пытался разгадать тайну своего прошлого. Она поехала с ним в этот центр деторождения в Киннегад. Потом они гуляли по скалистому берегу и смотрели на Ирландское море. Она держала его за руку и говорила, что его приемные родители очень любили его, и что ему повезло, и что жизнь свела его с такими потрясающими людьми. И она была права. Но он не мог перестать думать о своей настоящей матери. Насколько сильным должно быть давление общества, чтобы заставлять женщин жертвовать собственными детьми ради эфемерного благополучия? Зачем это все?
Он допил колу и снова взглянул на конверт. Его самому старому и близкому другу, человеку, которого он знал полжизни, грозила опасность.
Он решился. Пора действовать.
Взяв решительно конверт, он вытащил голубой бумажный лист. Текст был написан собственноручно Климентом – по-немецки.
«Отец Тибор!
Мне известно, какое задание Вы исполнили для святейшего и преподобного Иоанна XXIII. Ваше первое письмо сильно встревожило меня. „Почему церковь лжет?“ – спрашивали Вы. Тогда я действительно не понял Вас. Но после Вашего второго письма я начал осознавать, какой непростой выбор стоит перед Вами. Я много раз просматривал запись о третьем откровении, присланную Вами в первом письме, и перечитывал Ваш перевод. Почему Вы утаили это свидетельство? Даже когда Иоанн Павел II обнародовал третье откровение, Вы продолжали молчать. Если это правда, почему же Вы молчали раньше? Кто-то назвал бы Вас шарлатаном, но я знаю, что это не так. Почему? Не могу объяснить. Я просто верю Вам.
Я посылаю к Вам своего секретаря. Ему можно доверять. Вы можете рассказать отцу Мишнеру все, что сочтете нужным. Он передаст Ваши слова только мне. Если у Вас нет ответа, скажите ему это. Я смогу понять Ваше недовольство церковью. Я во многом разделяю Ваши взгляды. Но, как Вам известно, все не
Да пребудет с Вами Господь.
В качестве подписи был использован официальный титул Папы. Пастор пасторов, Слуга слуг Божьих. Так Климент подписывал все официальные бумаги.
Мишнеру было неприятно, что он злоупотребил доверием Папы. Но тут явно происходило нечто чрезвычайно важное, и выбора у него не было. Очевидно, отец Тибор произвел на Папу сильное впечатление – такое, что тот даже послал к нему своего личного секретаря, чтобы он помог разрешить загадку.
«Почему Вы утаили это свидетельство?»
Какое свидетельство?
«Я много раз просматривал запись о третьем откровении, присланную Вами в первом письме, и перечитывал Ваш перевод».
Значит, обе эти бумаги находились в хранилище? В том деревянном футляре, который так часто открывал Климент?
Он положил голубой листок бумаги в конверт и, спустившись в уборную, разорвал его на кусочки и спустил их в унитаз.
Катерина слышала, как наверху, тяжело ступая по половицам, Колин Мишнер прошел по своему номеру. Глядя на потолок, она продолжала слушать, просчитывая направление его шагов, и поняла, что он не начал спускаться в холл.
Она поехала в Бухарест вслед за ним, решив, что важнее не потерять из виду его, чем продолжать следить за отцом Тибором. Ее не удивило, что он не стал останавливаться в центре города, а предпочел небольшой отель на окраине. Не стал он и заезжать в представительство папского нунция, что тоже неудивительно – ведь Валендреа предупредил, что это неофициальный визит.
Проезжая по центру Бухареста, она с грустью смотрела на одинаково безликие многоэтажки из желтого кирпича, как будто сошедшие со страниц Оруэлла. Эти дома появились здесь после того, как Чаушеску сровнял с землей всю историю города, освобождая место для своих «грандиозных начинаний». Считалось, что громадные размеры новостроек передают подлинное величие, и никого не смущало, что здания были неудобны, дороги и никому не нужны. Правительство постановило, что массы трудящихся должны приветствовать его политику. Недовольные быстро оказывались за решеткой, а тех, кому особенно не повезло, расстреливали.
Она покинула Румынию через полгода после того, как самого Чаушеску поставили к стенке, дождавшись первых в истории страны выборов. Когда стало ясно, что выборы выиграли бывшие коммунистические боссы, она поняла, что ждать перемен бесполезно, и успела увидеть, что оказалась права.
Румыния по-прежнему являла собой печальную картину. Грязные улицы, серые невыразительные лица. Катерина ощутила тоску в Златне, а потом – на улицах Бухареста. Как после похорон. Чувство горькой утраты чего-то важного напомнило ей собственную жизнь. А чего добилась она сама? За последние десять лет она почти ничего не сделала. Отец уговаривал ее остаться и работать в новых, свободных румынских газетах, но она уже устала от потрясений. Революционная эйфория сменилась буднями. Пусть другие отливают из бетона стены – она предпочитала смешивать для них гравий, песок и известь. И она уехала в Европу, меняла страны и города, встретила и потеряла Колина Мишнера, попала в Америку и сблизилась с Томом Кили.
Теперь она вернулась.
А над ее головой этажом выше по комнате ходил человек, которого она когда-то любила.
Как узнать, что он делает? Что сказал ей Валендреа?
«Пустите в ход ваше обаяние, которое так нравится Тому Кили. Тогда ваша миссия увенчается полным успехом».
Мерзавец.
Но возможно, кардинал был в чем-то прав. Лучше всего действовать напрямую. Ей были хорошо известны слабости Мишнера, и она уже презирала себя за то, что собиралась сыграть на них.