Третий секрет
Шрифт:
Она помешивала суп, ожидая продолжения.
– В тридцатые годы церковь официально признала, что Фатимские явления достойны доверия. То есть католикам разрешалось верить в них, если они того пожелают.
Он улыбнулся:
– Обычное двуличие. Рим говорит одно, а делает другое. Церковь разрешает паломникам приезжать в Фатиму и приносить миллионные пожертвования, но не находит в себе силы признать, что это событие действительно произошло, и не хочет, чтобы верующие узнали, что сказала Дева.
– А зачем скрывать это?
Он сделал еще глоток бургундского и провел пальцами
– А когда Ватикан поступал продуманно? Они уверены, что на дворе все еще пятнадцатый век и все, что они скажут, будет безоговорочно принято. В те годы, если кто-то осмеливался спорить, его отлучали от церкви. Но сейчас другие времена, и это уже не проходит.
Кили жестом подозвал официанта и попросил принести еще хлеба.
– Не забывай, что суждения Папы о вере и морали непогрешимы. Этот перл выдал в тысяча восемьсот семидесятом году Первый Ватиканский собор. А представь себе, что в один прекрасный день выяснится, что слова Девы противоречат догме? Вот это было бы здорово!
Похоже, Кили понравилась эта мысль.
– Может, мы напишем об этом книгу? – оживился он. – О третьем Фатимском откровении? Разоблачим лицемерие, расскажем о делах пап и кардиналов. Может, даже о самом Валендреа?
– А как же твое дело? Или тебе уже все равно?
– Неужели ты серьезно думаешь, что трибунал может закончиться в мою пользу?
– Они могут ограничиться предупреждением. Тогда и они сохранят контроль над тобой, и ты не лишишься сана.
Он усмехнулся:
– Ты слишком переживаешь из-за моего сана. Для атеистки это странно.
– Да пошел ты.
Действительно, она слишком много рассказала ему о себе.
– Опять сердишься. Такая ты мне нравишься.
Он сделал еще глоток вина.
– Вчера звонили из Си-эн-эн. Хотят, чтобы я освещал следующий конклав.
– Рада за тебя. Здорово.
Она подумала, что же ожидает теперь их проект.
– Не волнуйся. Книгу мы напишем. Сейчас мой агент ведет переговоры с издателями о ней и о еще одном романе. Мы сработаемся.
Она удивительно быстро поняла, что надо делать. Это был случай, когда решение осознаешь мгновенно и ясно. Они не сработаются. Перспективный вначале проект стал пустым и пошлым. К счастью, у нее еще осталось несколько тысяч евро из данной Валендреа суммы, этого хватит, чтобы вернуться во Францию или в Германию и устроиться в какую-нибудь газету или журнал. Теперь она будет вести себя примерно и работать как полагается.
– Катерина, ты слышишь меня? – спросил Кили.
Она вспомнила, что он сидит рядом.
– Ты как будто где-то далеко отсюда.
– Да. Знаешь, Том, книги не будет. Завтра я уезжаю из Рима. Придется тебе поискать другого автора.
Официант поставил на стол блюдо со свежим хлебом.
– Найду, – спокойно сказал он.
– Я думала, ты отреагируешь не так.
Он взял кусок хлеба.
– Я бы на твоем месте держался меня. Я намерен пойти далеко.
Она встала из-за стола.
– Просто мне в другую сторону.
– Все еще ждешь его?
– Я никого не жду. Просто не могу больше тебя видеть. Мой отец говорил, что чем выше обезьяна залезет на шест, тем лучше видно ее задницу.
Уходя,
Глава XXXI
Кастель-Гандольфо
13 ноября, понедельник
6.00
Мишнер всегда обходился без будильника, обладая каким-то внутренним хронометром, позволявшим ему вставать точно в назначенное время. Будучи архиепископом, а затем и кардиналом, Якоб Фолкнер объездил полмира, участвуя в заседаниях всевозможных комитетов, и всегда полагался только на способность Мишнера вставать вовремя. Пунктуальность не входила в число достоинств Климента XV.
Как и в Риме, спальня Мишнера находилась рядом с апартаментами Климента и была соединена с ней прямой телефонной связью. Через два часа они должны на вертолете вернуться в Ватикан. Папа еще успевал помолиться, позавтракать и просмотреть все накопившиеся за два дня дела. Накануне вечером по факсу прислали несколько деловых писем, и Мишнер уже подготовил их для рассмотрения Папы. Он знал, что остаток дня пройдет в бесконечной деловой суете, поскольку на все послеобеденное время до самого вечера запланировано еще несколько папских аудиенций. Предстоит даже часовая встреча с кардиналом Валендреа для обсуждения международных дел.
Мишнер не переставал думать об отслуженной им утром заупокойной мессе. После нее Климент проплакал в часовне не меньше получаса. Они возвращались к этой теме. Не стоило говорить о том, что не давало покоя его старому другу. Может быть, в другой раз. Наверное, возвращение в Ватикан к рутинной работе сможет отвлечь Папу от тяжких мыслей. Смотреть на эти переживания тяжело.
Он принял душ, надел черную выглаженную сутану и покинул комнату. Проходя по коридору мимо апартаментов Папы, увидел у дверей камергера и одну из монахинь-горничных. Мишнер глянул на часы. Без четверти семь. Он указал на дверь:
– Еще не вставал?
Камергер покачал головой:
– Ничего не слышно.
Каждое утро прислуга ждала у дверей Папы, внимательно следя за каждым звуком. Обычно Климент поднимался между шестью и половиной седьмого. Услышав в комнате движение, камергер негромко стучал в дверь, и начинались обычные утренние процедуры – душ, бритье и одевание. Климент не любил, чтобы ему помогали мыться. Он принимал душ сам, пока камергер застилал кровать и готовил его облачение. Горничная прибирала комнату и приносила завтрак.
– Может быть, он просто еще спит, – сказал Мишнер, – даже Папа может иногда позволить себе поваляться в кровати подольше.
Камергер и горничная улыбнулись.
– Я буду у себя. Когда он встанет, позовите меня.
Через полчаса в его дверь постучали. На пороге стоял камергер.
– Монсеньор, там все еще тихо, – сказал он.
На его лице была тревога.
Никому, кроме Мишнера, не разрешалось без разрешения входить в спальню Папы. Его личные апартаменты считались неприкосновенными. Но уже почти полвосьмого, и Мишнер понял, чего от него хочет камергер.