Третий шанс
Шрифт:
– Тань, тогда я думала о том, что вот, откажусь – не стану компаньоном, а я столько лет карьеру по кирпичику строила, как же вот так на все положить с прибором. Дело давнее, все прошло. И выглядело стандартом, как в футболе. Хоть и не самым простым.
– А теперь уже не можешь? Отказаться?
– Бросить клиента в процессе без мега-веской причины – это настолько непрофессионально, что означает не с карьерой, а с профессией попрощаться. Ни в одну приличную фирму уже не возьмут, в адвокатуру тем более. Дело громкое, а вести у нас летят со скоростью визга. Ну а для корпоративного
– А частная практика?
– Это как если бы ты работала в вип-клинике, где прием стоит среднюю месячную зарплату, тебя оттуда выперли, и ты открыла свой кабинет. Точнее, кабинетик. И рекламу дала на Авито. Когда людям есть что делить при разводе, они на юристе не экономят.
– Ну тогда… - мы сидели рядом, и Таня обняла меня за плечи. – Так, чисто для стеба. Может, заловить этого колобка, раз уж на него трусы потеют? Ну а что, он оценит твой широкий жест, если ты бросишь это дело. И потом, когда будет в разводе… Во всяком случае, о куске хлеба думать не придется.
– Даже если в порядке стеба, Тань… - перебила я.
– Этот колобок уже дважды от лисы ушел. А в третий, боюсь, от нее останутся одни косточки. Не думаю, что он сильно с тех пор изменился. Люди вообще не меняются. И потом, знаешь, я люблю свою работу. И тупо не представляю, что делать.
Глава 23
Дима
Лариса – вполне ожидаемо – отказалась. Олег в понедельник позвонил Юле, та Ларисе, ну и обратно по цепочке.
– Кто бы сомневался, - хмыкнул я.
– То есть ваше предложение, прошу прощения, было стебом? – уточнил Олег.
– Хуже, Олег Николаевич. Оно, прошу прощения, означало «иди на х…». Нет, не «иди», а «идите», потому что, уверен, это была не ее идея.
– Климовой?
– Нет. Сорочинского. Климова кто угодно, но не дура. А Сорочинский – жадный и хитрый дурак, который вряд ли в теме. Если бы она согласилась, я бы просто ей ничего не отдал. Да, именно вот так – подло и цинично их нае…л бы. Не испытывая ни малейшего угрызения совести. Но я не сомневался, что откажется. Так что… война до победного конца, Олег Николаевич. Или не победного, но все равно до конца.
– Кстати, насчет Климовой…
– Что насчет Климовой? – насторожился я.
– Есть у меня предположение, почему она согласилась на это дело. Даже почти уверен. Разговаривал тут с одним знакомым из их фирмы, и тот сдал инсайд. У них зимой погиб один из двух владельцев. Титульное партнерство до сих пор открыто, на него претендуют трое. Юлия Павловна в том числе. Думаю, ваш выигранный процесс – это ее входной билет. Вы вряд ли в курсе, я поясню. Для рядового юриста, пусть даже очень востребованного, именное партнерство в частной юрфирме – это мощный карьерный лифт. Как финансово, так и репутационно. «Вахромеев» - одна из ведущих фирм в Питере. От такой возможности в здравом уме не отказываются. Тем более отказ наверняка означал бы, что ей придется из фирмы уйти. Любой юрист может отказаться от дела, если есть веские причины, но не в подобной ситуации. Вы же понимаете, ваш случай достаточно резонансный. Из тех, которые входят, так сказать, в портфолио, как юриста, так и фирмы в целом. Отказ означает нелояльность, что недопустимо для партнера.
– То есть наши с ней личные отношения веской причиной не являются?
– Я же вам говорил, что нет. Не для руководства.
Теперь все стало на свои места. Почти все. Юля так и сказала – что выбрала меньшее из двух зол. Хотя… я не сомневался: было что-то еще. Наверняка Лариса что-то вбросила, дабы облегчить ей выбор… между двумя злами.
Выяснить это было просто. Всего лишь подняться этажом выше.
– Ну, и что ты ей сказала? – я пододвинул стул к ее столу и сел верхом, положив подбородок на спинку.
– Иди на хер, Морозов, - процедила она сквозь зубы, не отрывая взгляда от монитора.
– Что и требовалось доказать. Наверняка предельно облегчила ей принятие решения.
Лариса бросила на меня короткий ненавидящий взгляд и усмехнулась ядовито:
– Надеюсь, доставила тебе максимум удовольствия.
– Спасибо, - я встал и пошел к двери. – Если у меня и были сомнения, теперь больше нет.
Вот так. А ты думай, что я имел в виду.
Самое обидное даже не в том, что любовь проходит, а в том, что не можешь понять: и как только мог любить такую суку? А ведь любил же!
А сомнений правда не осталось. И не так уж важно, что именно она наговорила Юле. Важнее, что та наверняка поверила.
Дальше завертелось одно за другим: поездка на головной мебельный комбинат, встреча с генеральным транспортной компании, потом еще одна в городской администрации, на сладкое банк вдвоем с фиником. Зашли поужинать в ресторанчик, обсудили ожидаемые итоги квартала. Если голова занята работой, на левые мысли времени не остается. Но когда Володя вез меня домой, пришло привычное осеннее.
Жизнь проходит мимо…
Элка говорила, что у нее такое ощущение появляется весной, в мае. А вот у меня – именно осенью. Откуда-то прилетело и осталось: «Жизнь не те дни, что прошли, а те, что запомнились».* И что запомнилось – если откинуть откровенно плохое? Не так-то уж и много. И большую часть этого сейчас просто не хотелось вспоминать.
Вот если я умру этой ночью – кто заплачет? Родители и Полина. Друзья? А нет их. Одни приятели, с которыми поболтать, выпить, в волейбол поиграть. Элка? Ну, может быть, но недолго и несильно. И будет итогом моей жизни дочь и бизнес, который хоть и не сам создал, но времени и сил вложил в него предостаточно. От кого-то и этого не остается, но утешает слабо, потому что…
Жизнь проходит мимо. И некого в этом винить, кроме себя самого. Всем известно, куда ведут благие намерения. Но думаешь, что это про других. А про себя – понимаешь, только когда окажешься там. В аду.
Дома позвонил по воцапу Полине, долго разговаривал с ней, и вроде бы отпустило, но ночью прижало снова.
Экзистенциальная тоска. А если по-простому, то жопа. Та самая, от зебры. Светлая полоса, темная полоса, а потом задница.
Дотянувшись до телефона на тумбочке, я открыл поиск. Как сказал Олег? Вахромеев?