Третий шеар Итериана
Шрифт:
— Играешь? — не придумав ничего другого, спросил Тьен, указав на доску.
Почудилось, будто гость облегченно вздохнул.
— Если напомнишь правила. В разных мирах они отличаются.
Единственная шпилька в адрес правителя, которую Тьен себе позволил: выбрал черные, бросив рассеянно, что пусть уже будет как обычно. Но посмотреть Холгеру в лицо, чтобы увидеть, как тот отреагировал на эту фразу, почему-то не решился.
Играли молча.
Подолгу обдумывали каждый свой ход.
Ни один не хотел проиграть.
Как обычно…
Просидели несколько часов друг напротив друга, но партию не закончили. Отложили до следующей встречи…
Что-то щелкнуло в испорченном механизме часов, отсчитывающих мгновения ожидания. Быстрее завертелись колесики, замелькали стрелки. Дни уже не кажутся бесконечными.
Видимо, он свыкается понемногу. Приспосабливается. Учится не думать о будущем и не сожалеть о прошлом. Сбрасывает с души груз ненужных тревог, и чем легче на сердце, тем быстрее летит вперед время…
Пешие прогулки по утрам.
Новая книга днем.
Изматывающие тренировки до позднего вечера.
Устав распутывать отросшие волосы всякий раз после сна, он обрезал их ножницами под корень, а остатки аккуратно снял бритвой. Лили, которой выпало счастье первой лицезреть его с новой прической, пришла в ужас. Эйнар посмеялся. А Эсея справедливо заметила, что скоро опять отрастут.
Сама сильфида уже не стриглась: Энемис восстановили, и срок ее траура закончился. Она и улыбалась теперь чаще, даже в разговорах с ним, и Тьен подумал, что друзья тоже, наверное, привыкают и к нему, и к той странной ситуации, в которой он оказался.
Это хорошо.
Потом, в самом конце, снова будет плохо. Виноватые взгляды, неловкое молчание. Встречи станут еще реже…
Но пока они появляются по-прежнему, пусть не слишком часто, но регулярно. Он подозревает, что разделили между собой дежурства, хотя закономерности в их посещениях не находит.
В визитах Холгера ее нет и подавно. Правитель может приходить ежедневно в течение недели, а после неделю, а то и больше отсутствовать. Никаких объяснений по этому поводу он не дает, а Тьен не интересуется.
Они играют просто в шахматы. Уже полгода ведут эту партию…
Разговаривают?
Да, случается.
О разном. О другом.
У Тьена нет уже вопросов. И обида, та, полудетская, за то, как с ним обошлись, как отказались от него загодя, даже не зная, — обиды эта тоже прошла. Почти. Но то, что осталось, не стоит слов.
«…Сегодня отчего-то вспомнил о Генрихе.
Задумался, как он там, жив ли еще. Не прошло и двух лет, и за это время он не мог умереть от старости. Разве только заболел чем-то, или…
Впрочем, я сейчас не о том. Странно, но человек, которого я оставил на горной тропе в чужом мире, даже когда я думаю о нем, не вызывает у меня никаких эмоций. Я не испытываю к нему ни ненависти, ни гнева, ни жалости. А вот того Генриха, которого я помню по своему детству и которого вижу на портрете, висящем на стене пустой комнаты, мне искренне жаль.
Когда-то давно он рассказал мне сказку о мальчике, повстречавшем сильфиду, и я принял ее с детским восторгом. А сейчас понял, что то не сказка была, а история его болезни. Долгие годы он жил мечтой, навязчивой идеей, затмившей его разум задолго до того пожара.
Пришло в голову, что и я болен чем-то похожим, и те девять лет, что я ждал встречи с тобой, так же свели меня с ума.
Но это ведь глупости, да?
Я же не придумал тебя. Ты была. Живая, настоящая.
Ты есть.
А я снова жду…»
И дождется. Обязательно.
Она вернется, когда мир еще будет спать, а значит, он успеет увидеть ее и сказать… хотя бы просто «здравствуй»…
«Здравствуй, Софи.
Спешу…»
В самом деле спешит. Бьет по клавишам, и под дробный стук молоточков проступают на бумаге слова.
«…рассказать тебе, что придумал Эйнар.
На первый взгляд это совершеннейшее безумие, и если бы Холгер узнал, или Лили, или Йонела, они, как у людей говорится, костьми легли бы, но не позволили подобных экспериментов. И Фер, тот всегда чрезмерно осторожен, от этой идеи в восторг не пришел бы. Но знаю только я, Эйнар и Эсея. И что касается меня, я именно в восторге…»
Младшенький с сильфидой заявились с утра.
По установившейся уже традиции вывалили на стол гору вкусностей. Забросали стандартными, поднадоевшими вопросами о самочувствии и настроении. А когда выяснили, что он жив, здоров и относительно бодр, начали другой разговор.
— Мы с Эсеей решили…
— Пожениться, — закончил Тьен за неуверенно растягивающего слова брата.
— В кому тебя отправить, — буркнула сильфида.
— Ну, собственно, да, — непонятно кому ответил Эйнар.
Тьен подумал, что ему.
— Правда? — воскликнул, не зная, как реагировать на подобную новость. Он-то всего лишь шутил. — Женитесь? И когда?
— Ну… — Эйнар зачем-то отступил на шаг. — Я вообще-то о коме.
И улыбнулся заискивающе:
— Неплохая идея, да?
Как бы странно ни звучало, идея была хороша.
И не нова, увы.
Тьен сам подумывал о подобном. Не изнывать годами в призрачном городе, а забыться на длительное время: ни гнетущей тишины, ни лишних мыслей, ни сомнений, что так его пугают…
Но, к сожалению, такое решение неприменимо к шеару. Медикаментозная кома невозможна, так как его организм легко выводит любые наркотические вещества и будет сопротивляться их воздействию даже при непрерывной подаче препаратов в кровь. Использовать магию стихий, когда он привязан к своему миру, опасно.