Третий шеар Итериана
Шрифт:
— Нужно позавтракать сначала. Я приготовлю что-нибудь, да?
А он умеет? Надо же…
— Нет, я сама. А ты…
— Что? — улыбается. Одно короткое слово, а улыбкой пропитано насквозь. — Под кровать спрятаться? Люк нас уже видел.
— Ужас…
За голову схватилась. Покраснела, наверное.
Но тоже улыбается, думая, что он не видит.
— Я с ним поговорю.
Поговорит. Не откладывая.
Дверь скрипнула. Затем вторая взвизгнула, открываясь… Что ж у них все такое скрипучее? И половицы трещат под ногами, даже под мальчишкой, хотя
— Ну что, напарник, будем знакомиться заново?
Мальчишка замешкался с ответом, но все-таки отозвался.
— Будем.
Руку пожал. Все силенки вложил. И ладонь отпустил не сразу, словно испытывал.
— Люк, я должен тебе объяснить…
— Да ладно, не маленький уже. Понимаю.
Маленький. Не понимает. Но скоро поймет.
— Я сделал Софи предложение.
— Да? — недоверчивое. — И что она?
— Она его приняла.
Не только стены слушают этот разговор. Еще один человеческий детеныш притаился за дверью. Услыхав последнюю новость, радостно подпрыгивает на месте.
Что ж, теперь все счастливы. Можно не тратить силу, вытягивая из земли и камней продолжение беседы. Через несколько минут они дружной семьей усядутся за стол… Пора заканчивать. Этьен переполнен эмоциями, сосредоточен на окружающих его людях, но в любой момент может почувствовать внимание земли. А она не хочет ссор…
Глупый мальчишка. Неужели он не понимает, что будущее, которое он строит сейчас, совсем скоро станет прошлым? Как долго он сможет удерживать их? Хотя бы ее одну — сколько?
И удержит ли?
Но он счастлив. Впервые за все то время, что она его знает…
— Вам плохо? — ранний прохожий, мужчина средних лет, с обеспокоенным лицом спешит к ней, чтобы помочь подняться со ступеней закрытого на выходные казначейства, где она сидела, обнимая толстую колонну и слушая дрожь земли.
— Нет, — она улыбается почти искренне. Смахивает со щеки невольную слезинку. — Ничуть. Сегодня вообще на удивление хороший день, вы заметили?
Человек глядит на нее, как на сумасшедшую, что-то бормочет и, развернувшись, шагает дальше туда, куда и шел. А если бы задумался над ее словами, признал бы, что день, и правда, необычайно хорош…
Послушный альве металл налился теплом, щелкнул замок, открывая проход в пустующий номер.
Этьен почти не жил здесь. В последние дни появлялся лишь иногда, чтобы сменить одежду, и изредка наведывался к Генриху или кому-нибудь из стихийников. Всего за неделю отдалился от них, словно и не было этих девяти лет. Так и не удосужился сказать прямо то, что все и так уже поняли: в Итериане он не останется, а вне Дивного мира свита ему не нужна.
После прощального приема их дороги разойдутся.
Фернан, скорее всего, продолжит путешествия по людским мирам.
Эсея вернется в Энемис, туда, где скоро вырастут новые горы и опять зазвучат песни ветра. Когда-то Лили думала, что из сильфиды получится достойная шеари. Отчасти по этой причине и обратила внимание на прибившуюся к отряду сироту: решила, что у них с Этьеном найдется много общего. Почти не ошиблась. Они действительно сблизились, как могут сблизиться одиночки, и сдружились, как могут сдружиться те, кто уже не ищет друзей. Девочка будет скучать.
И Кеони придется непросто. В его возрасте крушение честолюбивых надежд видится концом всего. Вот он один из четырех в свите славного шеара, а вот — уже никто. Но он пройдет это испытание: вода мудра по своей сути, нужно лишь одолеть шумные пороги юности.
Альва поправила покрывало на кровати. Раздвинула шторы. Закрыла впопыхах оставленный нараспашку шкаф.
Вещи брошены, как и они. Вряд ли за ними вернутся, чтобы забрать в новый дом и в новую жизнь. За вещами, в смысле…
— А, это ты тут хозяйничаешь, — Фер заглянул в комнату и остановился на пороге. — Я надеялся, Этьен вернулся.
— И не надейся.
Флейм покачал головой.
— Оставила бы ты его в покое. Он давно не ребенок, имеет право сам решать, как ему жить. К тому же…
— Да?
— Пусть лучше думает о будущем, чем о прошлом.
— С этим трудно было бы спорить, выбери он себе другое будущее. Ты ведь узнал девчонку?
В том, что Фернан приглядывает за племянником, Лили не сомневалась.
— Узнал. Столь длительная привязанность заслуживает уважения.
— Она — человек.
— И что с того? Лучше иметь и потерять, чем не иметь вообще. Кому, как не тебе, это понимать?
Альва запнулась, с ходу не найдя, что возразить, и мужчина, воспользовавшись ее замешательством, вышел из номера.
Ну и пусть.
Все равно она не стала бы объяснять.
Да, счастье, даже мимолетное, но настоящее, стоит боли потерь. Только понимаешь это потом, после того, как от непрерывной муки сделаешься уже нечувствительным к любым страданиям, и жизнь, что своя, что чужая, утратит всякую ценность, когда заполненная горем душа, выворачиваясь раз за разом наизнанку, все-таки опустеет, и ты наконец-то сможешь плакать, чтобы омыть эту пустоту слезами, а после, не надеясь на будущее, заполнишь ее воспоминаниями о прошлом и неожиданно отогреешься теплом едва тлеющих углей.
Но настоящее счастье стоит этого.
Только настоящее. Не придуманное, не украденное обманом у судьбы…
Женщина прошла в ванную комнату, открыла кран и подставила руки под прозрачную струю. Вода, стекая с пальцев, уносила с собой горечь воспоминаний. Почти уже не болит, как и срощенные Моаной кости. Так, накатывает иногда.
Лили поправила волосы и улыбнулась пришедшей в голову мысли. Улыбка вышла кривая, нервная, но идея, за неимением других, показалась неплохой.
Кеони она нашла в его номере. Тритон дремал, лежа в ванне, и зрелище заслуживало того, чтобы остановиться ненадолго и полюбоваться переливами радужных плавников, мускулистой грудью, покрытой сверкающей сталью чешуи, и умиротворенным, бледным до голубизны лицом. С длинных черных волос юноши, словно отсчитывая время его отдыха, медленно падали на пол крупные тяжелые капли.