Третья мировая сетевая война

Коровин Валерий Михайлович

Все происходящие в мире, в том числе на постсоветском пространстве, «цветные революции» являются составляющими единого процесса, инициированного США. Сегодня всё чаще Америку обвиняют в том, что она использует сетевые технологии для установления своего планетарного влияния, и зачастую использует их весьма эффективно, несколько цинично, но как иначе ещё может быть в мировой политике? Ещё бы, ведь Америка является родиной сетевых стратегий. Однако это совершенно не означает американской монополии на них, ведь, как известно, «идеи принадлежат тем, кто их понимает». То, насколько эффективно и каким образом мы будем противодействовать американской «Империи», — а противодействовать ей необходимо хотя бы в целях самосохранения, — зависит от того, насколько правильно мы поймём суть сетевых технологий, используемых против нас, и насколько мы сами сможем взять их на вооружение.

Война за чужой счёт: имидж — всё!

Сетевые войны для США — это ещё и возможность минимизировать ресурсы,

затраченные на утверждение своих интересов, это возможность не вступать в открытое противостояние и действовать, формально не нарушая международное право. Это, в конце концов, возможность распределить ответственность, создав гуманитарную завесу беспринципному, по сути, вероломству. Вскрытие подлинных интересов США, реальных целей их устремлений означало бы открытое противостояние со всем остальным миром. Чем более явно и агрессивно будут себя вести американцы, тем меньше у них будет союзников, тем меньше они будут морально оправданы, тем меньше людей, государств, народов будут воспринимать их как носителей каких-то гуманитарных ценностей — «демократии» и «прав человека».

Уже сегодня большинству населения планеты, если брать в абсолютных величинах, понятно, что никакая «демократия» и «права человека» американцев не интересуют. Это некое словесное прикрытие, болтовня, которая вуалирует чисто конкретные стратегические американские устремления к мировому господству и тотальному контролю над всеми. Но если они откажутся ещё и от этого имиджевого прикрытия, то лишатся последних союзников.

Сегодня только слабоумные европейцы всё ещё могут вестись на эту американскую «разводку» и верить в то, что США продвигают гуманитарные демократические ценности. Только по своей идеалистической наивности европейские политики всё ещё могут включаться в американские темы в качестве добровольных помощников, а по сути — соучастников совершенно чудовищных преступлений, аналогов которым человечество ещё не видело даже в периоды самых жестоких диктатур. Количество жертв, к которым приводит американское вероломство по всему миру, в итоге превышает все жертвы любых репрессий самых страшных режимов самых кровавых тиранов, диктаторов и создателей тоталитарных государств. Американская активность — это пик по количеству жертв и последствий — чудовищных и разрушительных. Тем не менее европейцы добровольно подключаются и содействуют этому, потому что для них идеалы «демократии» и «свободы» превыше всего, даже выше человеческих жизней. Они смирились даже с человеческими жертвами, а уж экономически тем более готовы нести издержки ради достижения всеобщего установления прав и свобод человека, потому что европейцы помешаны на этом, «права человека» — это своего рода европейский культ, языческое божество, которому они готовы покланяться. Только так — апеллируя, по сути, к религиозным чувствам, их и можно мотивировать участвовать в бесчинствах, которые творят американцы по всему миру. Вера в «права человека» — это последний аргумент для европейцев — наивных, одержимых идеалистов. И они действительно в этом участвуют.

Но если США откажутся от декларации продвижения прав человека, то даже Европа отвернётся от них. Она начнёт реализовывать собственные программы, самостоятельно, теперь уже действительно гуманитарные, бескровные, основанные на предельно минимальном гуманизме [6] , где жизнь каждого хомячка имеет огромную ценность, не говоря уже о человеке, который, как известно, «мера всех вещей». Ведь каждый человеческий волосок — это огромная ценность для европейца. Конечно, если они будут действовать самостоятельно, не по американской указке, как сегодня, а в собственных интересах, естественно, что они не допустят таких жертв. Но тогда Европу и нельзя будет использовать.

6

Дугин А. Г. «Максимальный гуманизм» // Русская вещь. — М.: Арктогея, 2001.

Без гуманитарной риторики в духе минимального гуманизма от США отвернутся союзники по всему миру, которые сегодня добровольно соучаствуют в американских бесчинствах. «Демократия» и «права человека» — это последняя идеологическая завеса, пыль в глаза, для того чтобы хоть как-то морально оправдать свои чудовищные преступления. Без них Америка предстанет чистым агрессором, хуже Гитлера и Пол Пота в разы. Если Америка лишится моральной поддержки хотя бы части человечества, хоть одного лишь западного мира или этого небольшого пятачка земли — Европы, — это станет для неё началом конца.

Конечно, Америка всё ещё может раскатать всех физически, военным, силовым образом, принудить, заставить, начать бомбить направо и налево. В конечном итоге они придут и к этой мысли в тот момент, когда количество союзников сойдёт на нет. Они уже сейчас действуют неприкрыто, абсолютно игнорируя такие атавизмы остывающего Ялтинского мира, как ООН и Совет безопасности. На них США давно не обращают внимания, ещё с 1999 года, с момента бомбардировки Югославии. Но и все остальные международные институты американцев совершенно не волнуют. Америка продолжает по мере сил следовать международному праву и учитывать международные институты только ради европейцев, ради собственного имиджа в Европе, чтобы ещё хоть на какое-то время продлить трансатлантическое сотрудничество, о котором со всё большей тревогой и неуверенностью говорят европейские лидеры. Америке всё ещё важно, что скажут в Европе, как

оценят политические лидеры, как отреагирует европейское общество. Ведь роль общества в сетевых стратегиях исключительна.

Как только до европейцев окончательно дойдёт — после очередного миллионного погибшего от американской агрессии жителя, теперь арабского мира, — они наконец-то прозреют, скажут «нет» американскому варварству — и вот после этого момента они откажутся от сотрудничества с США. Однако в этот самый момент американцы… совершенно не расстроятся, скажут: «ну и ладно, ну вас со своей Европой, нам осталось немного укатать, небольшой участок бетоном, и всё, и будет чистый, ровный американский бетонный глобус. Обойдёмся и без вас». Но пока есть возможность, США включают таких вот наивных союзников, которые верят во всю эту американскую трескотню о правах человека, в свои сетевые проекты, планы и стратегии по гуманитарному насаждению «демократии» в «пустом пространстве» всё ещё не до конца американского мира, прикрываясь Европой, как голый Король.

Ядерный паритет и новая роль общества в геополитике

В момент установления ядерного паритета в мире стратегия силового военного давления ушла на второй план в силу того, что она могла в любой момент привести к взаимному уничтожению конфликтующих сторон. Английский военный историк сэр Бэзил Лиддел Гарт разработал в связи с этим теорию «Стратегия непрямых действий», издав одноимённую книгу [7] и уже в 1954 году отметив, что в дальнейшем, учитывая динамику ядерного развития и возможность в этой связи ядерного коллапса, нужно действовать более тонко, то есть «непрямым образом». Период холодной войны поделил мир на две равные части, а физическое присутствие стало главным фактором контроля над теми или иными территориями и пространствами. Западные и советские военные базы покрыли всю планету, и в какой-то момент борьба между Атлантикой и Евразией шла за каждый клочок земли. Перевес прямого присутствия, как казалось на тот момент, мог обратить ситуацию к схлопыванию влияния геополитического оппонента, к его сворачиванию и установлению глобального контроля одной из сторон. Этим объясняется в том числе и стремление со стороны СССР добиться непосредственного присутствия в Афганистане. Казалось, что после этого западный мир не устоит и начнёт сдавать позиции. Но в это же самое время западные стратеги были увлечены другим процессом — сломом идеологических конструкций советского блока, подрывом его мировоззренческого единства изнутри, установлением собственного идеологического контроля над пространством своего цивилизационного оппонента.

7

Гарт Б. Л. Стратегия непрямых действий. — М.: Эксмо; Мидгард, 2008.

Пока советские генералы пытались выиграть «прошедшую войну» в Афганистане, американские специалисты осуществляли самую масштабную в истории идеологическую диверсию — разрушали советскую мифологию, подменяя один миф другим мифом о счастье, богатстве и процветании западного мира. Противопоставляли «открытое общество» — «закрытому», «свободный мир» — «тоталитарному», красоту и блеск фасадов и витрин — серости и будням индустриального однообразия. Но всё это была лишь игра образов, оперирование удачными формулами, креативная генерация привлекательных для восприятия образов. То, что невозможно было взять прямой агрессией, — советская мораль и нравственность, — разрушалось вседозволенностью и доступностью западных поведенческих стереотипов. Западная культура стала оружием, подрывающим основы советской морали. Но всё же главным козырем Запада в этой войне смыслов стала экономика. Советский блок, следуя курсом марксистского материализма, ставил экономику и индустриальное развитие в центр бытия. Благосостояние и бытовой комфорт провозглашались главными целями развития социалистического общества. Коммунизм, особенно в постсталинский период, мыслился исключительно как достижение материального избытка, покрывающего все бытовые нужды человека, которые также низводились выродившейся советской элитой до уровня физиологических потребностей и удовлетворения животного инстинкта потребления. И именно в этой основополагающей для марксизма сфере Запад, что казалось самим марксистам невероятным, достиг куда больших успехов, по крайней мере так это виделось из-за железного занавеса. Поместив в основу своего существования западные же сугубо материальные ценности, цивилизация суши потерпела мировоззренческий крах, повлекший за собой главную «геополитическую катастрофу» XX века. Казалось бы, одержав победу в холодной войне, Запад должен был воспользоваться ею и завершить то, к чему стремился в период противостояния Ялтинского мира, — физически захватить все освободившиеся территории, заполнить своим военным присутствием всё то, что раньше ему не принадлежало, сконцентрировать всю полноту власти над миром в своих руках. Так он и сделал. Вернее, так бы и поступил победивший Запад, если бы… не наступил постмодерн.

Сегодня западная торговая цивилизация в материальном плане сжимается: количество территорий, которые физически контролирует Запад — по сравнению с прошлыми, колониальными эпохами, — уменьшается; объём промышленного производства на Западе падает, да и численно, в абсолютных величинах западная цивилизация сокращается. И при всём этом — казалось бы, парадокс, — но влияние Запада в мире увеличивается. Мы говорим об однополярном мире как о данности, о западном образе жизни — как о победившем концепте, и это при уменьшении всех показателей. Но что это за влияние, каков его механизм, в чём его секрет?