Третья мировая-в бестселлерах и не только
Шрифт:
Нью-Йорк. «Нью-Йорк таймс»: «Военные действия в Северной Африке доказывают, что английские военно-воздушные силы, несмотря на все старания, не в состоянии действовать в тех же размерах и с такой же эффективностью, как и германские».
Москва. СЕП: «На Всесоюзной сельскохозяйственной выставке этого года демонстрируется 400 сельхозмашин различных видов. 60 из них — совсем новые конструкции, которые осенью впервые выйдут на поля».
21 июня 1941 г., суббота.
Рим. «Джорпале д’Италиа»: «Предстоящая неделя может принести сенсационные события».
Берлин. Германское телеграфное агентство: «Окончательный план уничтожения Англии готов».
В Москве английский посол Стаффорд
Сталин понимал. Растолковывать азбуку ему было не нужно. На столе кремлевского кабинета лежали донесения из посольств и от резидентов о том, что Берлин скрытно и в больших масштабах стягивает к границе СССР ударные части своей армии. От Рихарда Зорге из Токио, Владимира Заимова из Софии и других советских разведчиков шли тревожные сообщения, назывались сроки начала «плана Барбароссы».
Взгляд пришелся на большой глобус, стоявший в кабинете. Над континентальной Европой, которую к тому времени впору было окрасить в коричневый цвет, не занятых фашистами мест оставалось всего ничего — держалась Англия, припаленная, однако, Дюнкерком и налетами люфтваффе. Соединенных Штатов видно не было, затаились по ту половину шара. Куда повернут англичане, если дело дойдет до дола, под какие ветры они подстроятся? И стронется ли с места североамериканская держава или, как и в первую мировую, будет до конца отсиживаться за горизонтом, чтобы потом стать выше других?
Информация Черчилля о переброске германских танков к советской границе, конечно же, была важной. Еще важнее был тон и сама суть послания. Впервые английский премьер-министр заговорил языком порядочного человека. Что ж, если Черчилль о сотрудничестве всерьез, Москва к этому готова давно.
Посол Криппс вышел из кабинета, на Ивановской площади перед Царь-пушкой его ждал автомобиль. Добираться до посольства было недолго. «Роллс-Ройс» выехал через Боровицкие ворота, поднялся через Каменный мост на ту сторону Москвы-реки, где на Софийской набережной окна в окна с кремлевскими дворцами и поныне стоит посольство Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии. Несколькими днями позже Черчиллю доложили шифровку посла Криппса, в которой тот излагал свои впечатления от кремлевских встреч. Прочитав ее, премьер сказал:
— Советское правительство знает о грозящей ему опасности, а также о том, что мы нуждаемся в его помощи.
Надо бы начать поворачивать руль к сближению, Гитлер-то рядом, но дружбы с Россией все не получалось. У Англии нет друзей, есть только интересы, а большевистская Россия никак не вписывалась в интерес. Несколько месяцев назад — летом 1940 г. — опять распалились английские буржуа, на этот раз из-за Прибалтики. Как не укладывалось у них в голове, что литовцы, латыши, эстонцы могут настоять на своем праве воссоединиться с СССР, с народами которого связана вся их прошлая судьба. В Лондоне было объявлено о политико-экономических санкциях против Советского Союза, наложен арест на золотые авуары прибалтийских республик в английских банках, захвачено более 20 латвийских и эстонских судов, находившихся в английских портах. Лорд Бэкстон увлек полпарламента своим требованием заключить мир с Германией и снова ополчиться против русских коммунистов. Недвусмысленные сигналы из Берлина шлет заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс. Пришло агентурное
До самого последнего дня в Лондоне ловчили, отдаляя неизбежное — союз с Россией для отпора безжалостной нацистской агрессии. Вечером 22 июня Черчилль выступил по радио.
— Англия будет на стороне СССР в советско-германской войне, ибо этого настоятельно требуют ее высшие национальные интересы.
Только позднее узнали, что по радио выступал не сам Черчилль. Текст обращения к нации зачитал английский актер, искусно подделываясь под голос премьер-министра. Что же касается боевого англо-советского сотрудничества в трудные годы войны, оно было без подделки. 22 июня 1941 г. Черчилль принял самое правильное решение за всю свою долгую жизнь британского политика.
Совсем мало знали об Америке. К американцам теплились смутные симпатии. Американскую деловитость призывали соединить с русским революционным размахом. Чувствовалось, что эти внешние, неосознанные симпатии были взаимными. Американцам была понимаема огромная Советская страна, занятая, как когда-то и сама Америка, первооткрывательством, не сравнимым ни с чем социальным переустройством. Москвичи проходили мимо посольства США на Манеже, думая, что если в надвигающейся войне будет союзник, то им прежде всего может стать Америка.
За стенами этого едва ли не самого лучшего из числа новых зданий в Москве прикидывали по-другому. Посол США Штейнгардт играл в жесткую политику. О советско-американских отношениях «нельзя сказать ничего хорошего» — эту выдержку из доклада Советского правительства на VII сессии Верховного Совета СССР он направил в Вашингтон шифровкой, про себя думая, что многим там такое положение дел с Россией придется по душе.
Эмоции по поводу прибалтийского вопроса здесь, на Манеже, были совсем не тише, чем в английском посольстве по ту сторону Кремлевского холма. Дж. Кеннан и двое-трое молодых дипломатов, работавших в ту пору и посольстве США в Москве, не очень твердыми голосами советовали не горячиться так по поводу вхождения Литвы, Латвии и Эстонии в СССР. Но кто же их, зеленых, послушает. Штейнгардт со снисходительностью умудренного метра пожелал им и далее не скупиться на воображение.
— Но запомните крепко, коммунизм — враг, его надо сдерживать больше, чем любую другую опасность. Придет ваше время, вы станете послами, вам придется действовать так же.
Д. Кеннан запомнил. После войны он стал послом США в Москве и действовал точно в соответствии с этой схемой. В последующие годы этот здравомыслящий дуайен американской дипломатии не раз удивлялся, ol-кой же это гипноз окутал его так, что он за короткое время наделал в Москве столько антисоветских глупостей в духе «холодной войны» и был объявлен персоной пон-грата.
Прибалтийским вопросом в Соединенных Штатах постарались еще более затянуть «моральное эмбарго» против СССР, объявленное в декабре 1939 г. В американских банках были заморожены фонды *грех прибалтийских республик, задержано, а попросту говоря присвоено, золото, принадлежащее им. Уже в наши дни в Вашингтоне — «дожевывали» это ворованное золото, организуя на пего антисоветские козни.
В Берлине решенным делом считали намерение свести окончательные счеты с британцами, с конвейеров японских заводов сходили бомбы, которые вскоре полетят в американские корабли, а в Вашингтоне все маялись, нельзя ли поладить с Гитлером, сторговаться с Осью, да так, чтобы се агрессивное жало было направлено прежде всего против России. Пока не грянул гром, в Вашингтоне и Лондоне и не думали, что надо бы соединиться с Советским Союзом, ибо иначе не покончить с фашистским разбоем. Гром грянул в воскресное утро.