Третья половина жизни
Шрифт:
– А как же Имангда? Ты же три года…
– Считай, что это мой свадебный подарок.
– Подожди, помолчим немного… Я счастлива, Игорь. Я очень счастлива.
– Договорились?
– Нет, так мы не сделаем.
– Теперь ты боишься остаться в долгу у меня?
– Что ты, милый! Как ты мог об этом подумать?
– А тогда почему?
– Потому что я тоже не хочу тебя потерять. А так – это обязательно случится. Имангда – единственное, что у тебя есть. Кроме меня. И если ты пожертвуешь ею… я вижу, ты готов… останусь только я. Знаешь, почему Андрей любит свою жену, хотя она тряпичница и не красавица, как написал
– Что ты предлагаешь? Нужно же что-то решать.
– Видно, тебе суждено попасть ко мне в бессрочную кабалу. Маму только жалко, очень расстроится… Подожди, есть ещё один выход. Давай поговорим.
– Мы только этим и занимаемся.
– Нет, давай поговорим по-другому. Как будто мы здесь же, но не сегодня, а десять лет назад. Там, в ста двадцати километрах – город. В нём ещё нет белых торцов у домов, и неизвестно, будут ли. А ты – здесь, начальник партии, ищешь руду. Буришь одну скважину, вторую, пятую. Наконец, решаешь кардинально проверить свои предположения. И шестую скважину, Т-6, ключевую, ставишь в центр предполагаемой интрузии. И она приносит…
– Жильную руду.
– Ну забудь хоть на минуту о своей концепции! Допусти, что она приносит только пириты и песчаники, пустую породу.
– Ладно, допустил.
– Как ты поступаешь?
– Очень просто. Сообщаю, что дальнейшее бурение нецелесообразно.
– Не спеши! Вспомни, что Имангда – единственная надежда города, уже готов проект решения о консервации производства. А этот город для тебя не просто точка на карте. И не только для тебя… Думай, милый мой, думай! Это не просто город и не просто металлургический комбинат. Признать, что всё это бросовый ход, никакими миллионами и миллиардами денег этого не измеришь! А сообщить, что ключевая скважина показала фон, это и может стать последней каплей. Как ты поступаешь?
– Ну, допустим – не сообщаю.
– Продолжаешь бурить, правильно? Хотя и знаешь уже, что руды здесь нет. И открытие Талнаха для тебя – удача. Правильно?
– Если так – да.
– Дважды удача! Доказательство, что ты сделал своё дело, как бы там ни было. И вот наступает последняя ночь. Тебе осталось решить, что делать с буровыми журналами. Сдать в архив нельзя, скважина не оприходована. Возможно, действительно пришлось пойти на приписки, чтобы оплатить людям работу… Подожди, я сейчас… Вот – примерно такой пакет в таком же брезенте. Допустим, это и есть документы с той буровой. Ночь, пурга, все спят. А ты сидишь и думаешь…
– На месте Шубина я не стал бы долго думать.
– Нет, на своём месте! Ты – это ты!
– Не имеет значение. Это – улика. Этим всё сказано.
– Да, этим многое сказано. И как ты поступишь?
– Чтобы к этому больше не возвращаться. Вот как. Открываю дверцу печки… Что тут у тебя?
– Да так, всякая ерунда.
– Заталкиваю пакет на угли и прикрываю дверцу. Всё.
– Да, всё. Я больше не буду отвлекать тебя посторонними разговорами. Скажи Андрею, пусть придёт, мне нужно поговорить с ним. А сам пока отбери с Мартынычем продукты для нас…
XIV
– Ну что, Ольга, пришли вы к какому-нибудь решению?.. Что это так чадит?
– Брезент. Он же пропитан воском.
– Какой брезент?
– В который были завёрнуты журналы. Я помогала ему как могла. Он не нашёл. Даже не стал искать. Знаете, что он сделал? Подошёл и… И плотно прикрыл дверцу. Улика, этим всё сказано!.. Господи, если бы он хоть на минуту поверил, что люди могут быть не такими, как он них думает. Что они могут быть добрыми – бескорыстно, щедрыми – даже в ущерб себе. Если бы он был хоть немного великодушней, мудрей, просто добрей, он сам бы нашёл эти журналы, и ему не нужно было бы идти эти тысячи километров!.. Где они были спрятаны, Андрей Павлович?
– Какое теперь это имеет значение? Зря вы это сделали. Может, он и нашёл бы. Пусть не сразу, не на первой тысяче километров. Ах, как зря вы это сделали, Ольга!
– Что я сделала зря?.. О Господи, неужели вы думаете?.. Оказывается, Андрей Павлович, вы совсем не знаете женщин, если решили, что я позволила это сжечь. Женщины – они бережливые!.. Вот. Все три журнала, возвращаю в целости и сохранности.
– А что же горит?
– Брезент. А в нём то, что уже не имеет смысла. Газеты десятилетней давности, мой отчёт…
– Отчёт?
– Пусть горит, всё равно он никуда не годится… Что вы будете делать с журналами?
– Верну Егорову. Он их нашёл. Пусть теперь сам решает, как с ними поступить. Так вы остаётесь?
– Да, остаёмся. Зовите всех, давайте закончим официальную процедуру…
XXV
– Прошу встать. Игорь Константинович, согласны ли вы взять в жены Ольгу?
– Согласен.
– Ольга, согласны ли вы…
– Погодите, Андрей Павлович. Эдак получается, будто вы спрашиваете, согласны ли они сходить вместе в кино. Дайте уж мне… Игорь Константинович! Желаешь ли ты по доброй своей воле взять в законные жёны Ольгу, быть ей верным мужем, любить и жалеть её, защищать её и заботится о ней, как положено мужу заботиться о жене?
– Да.
– Теперь ты. Желаешь ли ты, Ольга, по доброй воле стать ему верной женой, любить и жалеть его, честь его оберегать от бесчестья, а также заботиться о нём, как надлежит хорошей жене заботиться о муже?
– Да.
– Теперь вы давайте, Андрей Павлович.
– Дорогая Ольга! Дорогой Игорь Константинович! По праву, предоставленному мне, именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики объявляю вас мужем и женой. Примите мои поздравления.
– Горько!
– О чёрт!
– А что? Имею право. Горько!
– Поцелуйтесь, чего уж. Имеет право… Ну вот. А теперь меня послушайте, я тут заместо ваших отцов. Живите! Всё у вас есть. И молодые оба, и здоровые, и учёные. Крыша над головой есть, одежды хватит и продуктов питания. И дело есть. И войны нет. Живите хорошо. И попомните, что я вам скажу. Когда люди начинают обманывать друг друга, расходятся там и всё такое – не от большого это ума. От слабости это, что там ни говорят. А потому и говорят много и умно стараются говорить, что никому за собой признать неохота, что он дрянь человечишка. Хоть по молодости, хоть по неразумению, хоть ещё почему, а всё равно мелкота. Живите, большими будьте! Вот!