Третья рота
Шрифт:
Я сказал, что я вовсе не такой шустрый, как она думает, что я не циник, а сделал это, потому что не мог иначе, потому что полюбил её славную улыбку, льняные волосы и всю её, такую ладную.
Она рассказала о себе, что была политруком эскадрона, принимала участие в штурме Перекопа, а до этого — в подавлении кулацкого восстания на Харьковщине. Окончила в Москве Свердловский Комуниверситет и преподаёт политэкономию в Харьковской губпартшколе, хозяйственно связанной с Артёмовной.
Когда она всё это мне рассказывала, вдруг буквально на расстоянии шага от нас два человека быстро и молча стали копать могилу…
И
Так оно потом и случилось.
ХLIX
Из-за недостаточной общеобразовательной подготовки я по собственному желанию перешёл из Комуниверситета на рабфак института народного образования.
Перед этим я женился на Вере.
Она всё писала мне записки и незаметно клала под мою подушку, когда приходила к нам в комнату студенческого общежития. Записки эти я читал, Вера казалась мне какой-то странной, я прогонял её, а она не сердилась и по-прежнему приходила. Мне понравилась её настойчивость, и я сказал ей:
— Идём в загс.
Она счастливо зарделась, и всю дорогу, пока мы шли в загс, её лицо алело, как роза, когда закатное солнце целует её своими багряными губами…
На рабфак я поступил на 1-й триместр, чтобы быть вместе с женой, которую тоже приняли на 1-й триместр.
Ректором института был товарищ Стрельбицкий, светлая память о котором неугасимо горит в моём сердце. Это был, если можно так сказать, светлый большевик. Чуткий и сердечный человек с большой буквы.
И вот началась учёба. Лектор по химии, товарищ Финкельштейн, стал нас знакомить с химическими элементами — кислородом, водородом, азотом и т. д.
Он говорит:
— Кислород.
А я с задней парты:
— Оксигениум.
Он:
— Водород.
Я:
— Гидрогениум.
Он:
— Азот.
Я:
— Нитрогениум.
Тогда Финкельштейн (кстати, мне не понравились его слова, что всё в природе построено без всякого участия разума. Откуда же тогда гениальное определение Маркса «Материя думает!»), тогда Финкельштейн говорит:
— А кто там из вас такой умный? Сосюра?
Я встал.
— Идите в третий триместр.
— А жена?
— И жена пусть идёт. Вы ей поможете.
И вот я на третьем триместре рабфака ХИНО [55] .
В класс входит преподаватель украинской литературы т. Ерофеев. Кстати, тогда вышла хрестоматия по украинской литературе профессора Плевако [56] и студенты-основники по всей Украине изучали меня, а я учился на рабфаке.
Интересно?
Такие казусы могли быть только при диктатуре пролетариата.
Ерофеев стал по списку знакомиться с рабфаковцами. Когда он дошёл до моей фамилии, я встал.
55
ХИНО — Харьковский институт народного образования.
56
Плевако Николай Антонович (1890–1941) — литературовед и библиограф, составитель двухтомной «Хрестоматии новой украинской литературы», в которой помещены биографии 75 писателей с библиографией.
— Сидите,
Я сел.
— Вы не родственник того Сосюры, который пишет стихи?
— Нет, это — я.
— Может, вы его брат?
— Да нет же! Это — я!
После этого профессор Ерофеев в конце лекции часто спрашивал меня:
— Ну что? Верно я говорил?
Мне это казалось смешным. И заставило меня задуматься. Рабфак по сути повторял то, что было мне известно ещё по агрономической школе. Программа школы была даже шире и глубже.
Идти на основной курс, как мне предлагал тов. Йогансен, преподававший в институте?
Но ведь литературу я знал, пожалуй, лучше иного преподавателя.
Я с двенадцати лет был уже знаком не только с русской классической литературой (с украинской я познакомился позже, во время гражданской войны, и особенно после её окончания), но и с мировой (благодаря русским переводам).
Так что мне почти нечего было делать и на основном.
К примеру, разве преподавали там такое: на поэме Пушкина сказалось большое влияние французского «Слова о полку Игореве» — «Песни о Роланде».
Портрет Петра списан буквально с портрета короля Филиппа: «Глаза сияют, лик прекрасен…», и т. д.
Или: франки мавров «рубят, колют, режут!!!».
И у Пушкина: «швед, русский колет, рубит, режет».
Так что мне нечего было делать ни на рабфаке, ни на основном.
И я, бросив учёбу, стал просто поэтом. Правда, в моих партийных документах записано, что я имею незаконченное среднее образование, ведь у меня нет диплома о высшем. Но мой диплом — три тома избранных стихов. Это не нескромность, а обида на наших партийных бюрократов, которых я терпеть не могу, как и всяких чинуш, которые потеряли свою человеческую душу в разных «согласовать», «углубить», «провернуть», «протереть с песочком» и т. д.
Шли годы.
У меня уже было два сына, Олег и Коля. Почему-то я сильно любил Колю, похожего на меня, с глубоким, полным какого-то сладостного блеска взглядом тёмных глаз, в которых тонул мой взгляд, и чем дольше я смотрел в глубину его глаз, тем больше любил его. Олега я тоже любил. Но не так сильно.
Вера была уже студенткой агробиологического факультета ИНО.
Я делал всё, чтобы она получила образование, а она, как все мелкобуржуазные натуры (оказалось, что она не крестьянка, как говорила мне, партии, и её за это исключили из партийных рядов), была лишена чувства благодарности.
Как-то она высокомерно сказала мне:
— Ты лентяй и некультурный.
Я спросил её:
— А что такое шваповская оболочка?
Она, биологичка, не смогла мне ответить. Между прочим, мы ещё в агрошколе изучали физиологию, гистологию, эмбриологию и т. д.
И вот началась, как последствие разрухи, которую нам оставили войны и революция, безработица.
Мы идём с Верой по площади Тевелева [57] , и на витрине она увидела красивую кофточку.
57
Тевелев Моисей Соломонович (1890–1918) — участник борьбы за советскую власть на Украине. Расстрелян немецкими оккупантами.