Третья Твердь
Шрифт:
И голос их звенит как тетива,
Отпущенная пальцами убийцы.
Покой, прогулки, молоко и мед
И молодость опять свое возьмет.
Захочется доверчиво, как прежде,
Попробовать красивого вина,
Увидеть как рождается надежда —
До лба земною тяжестью полна.
12.
До лба земною тяжестью полна,
Идешь, качая бедрами, вдоль Дона.
Такую бы и я назвал мадонной
В далекие
И дремлет в травах утренний туман,
И взгляд зеленый кажется бездонным,
Пока я остаюсь в нее влюбленным,
Пока владеет милостью она.
"Казнить перед народом дурака
За то, что смела дерзкая рука
Марать бумагу глупыми стихами!"
Ах, как она застенчиво-нежна…
Со всеми первородными грехами —
Любовь до гроба. До утра – жена.
13.
Любовь до гроба. До утра – жена.
До осени – забавная игрушка.
Дай укушу за розовое ушко
И поклонюсь, – Приказывай, княжна!
Мне так победа над собой нужна!
Вооружен от пяток до макушки:
Бенгальские пожары и хлопушки..,
Но прячу жало финского ножа
И враг лелеет в Зазеркалье финку,
К финальному готовясь поединку.
Кем восхищаться и любить кому?
Не лучше ли до крови помириться?
Серьезная достанется ему,
Мне женщина улыбчивая снится.
14.
Мне женщина улыбчивая снится,
А рукопись осталась на столе
В чужом саду. Ей суждено истлеть
И в поросли весенней воплотиться.
В стволы и ветви мятые страницы
Войдут и проживут еще сто лет.
Пока мы будем яростно стареть
И забывать друзей любимых лица.
Когда умру, не стану пить из Леты.
Пойду опять бродягой и поэтом,
Чтобы однажды вспомнить на заре,
Как в августе недолгую неделю
Среди деревьев и других изделий
Я тоже понимал язык зверей.
МАГИСТРАЛ
Я тоже понимал язык зверей
И наизусть учил твои наряды.
Сменила платье, одарила взглядом
Хозяйка троллей домовых и фей.
Акустика картинных галерей
Возвысит
И нежатся лукавые Плеяды
В прожекторах зенитных батарей.
Кто колдовал богатство и почет?
Осталось октябрей наперечет, —
Больное небо покидают птицы.
До лба земною тяжестью полна,
Любовь до гроба. До утра – жена, —
Мне женщина улыбчивая снится.
ПЕСНЯ О КРАСОТЕ
На красоту надеются и ждут,
Когда ее по улицам горбатым
В холщевом балахоне поведут
На эшафот похмельные солдаты.
Толпа волнуется, как море в ноябре,
Но оставляет коридор конвою.
Свист пацанвы схлестнулся с бабьим воем,
И на молитву времени в обрез.
Резвится знать, готовится палач,
Кивает благосклонно духовенство.
Кому при жизни – плетка и калач,
Тому на небе – райское блаженство.
Не верьте, люди, сказкам и вранью —
На небе – мрак и под землею тоже.
Вот красоту сегодня уничтожат,
И завтра вы – добыча воронью.
Нас время выбирает за грехи,
Бессмертье – одному из миллионов.
Уходят годы в память и в стихи —
Так в смертный бой уходят батальоны.
На эшафоте гибнет красота,
Но, прошептав короткую молитву,
Художник снова затевает битву
На хрупком поле белого листа.
На красоту надеются и ждут.
Ну что, мой друг, устал?
Г. Жукову
Ну что, мой друг, устал?
Не веришь в небосклон,
в прохладный труд лесов,
могущество пустыни?
Стихи, как соль времен,
застыли на устах.
Задача для юнцов
их сохранить отныне.
И кто бы ни срывал
твои колокола
под хохот и пальбу
с высоких колоколен,
любовь, увы, была,
как огненный обвал,
и за судьбу детей и внуков
я спокоен.
Давай, жена, с тобою посидим
Моей Людмиле
Давай, жена, с тобою посидим
На кухне нашей маленькой, уютной.
Давай, жена, с тобой поговорим
О вечном, а не о сиюминутном.
Весь мир в сиюминутной суете
Деньгами да долгами озабочен.
Но ты, я знаю, милая, из тех,
Кто грешных нас любить уполномочен.
Уполномочен Богом и судьбой…
Кто мир спасет? Конечно наши дети.
Любимая, день светел лишь тобой.
А ночь нежна, поскольку день был светел.