Третьяков
Шрифт:
Своих деяний Павел Михайлович не афишировал...
О меценатстве Третьякова говорилось довольно много, поэтому здесь будет кратко сказано лишь об основных пунктах.
В 1876—1877 годах Павел Михайлович оказал помощь крупному этнографу и антропологу Н.Н. Миклухо-Маклаю, ссудив его 1000 рублей на экспедиционные расходы в Океании. И.С. Тургенев, выступавший посредником между ученым и меценатом, писал Павлу Михайловичу: «... Вы уже доказали фактами свою готовность служить искусству и науке... Люди стучат только в ту дверь, которая легко и охотно отворяется »931. Начиная с 1869 года и на протяжении по крайней мере десятилетия Третьяков регулярно спонсировал существование русскоязычной газеты «Рижский вестник». А в 1894 году, по личной просьбе профессора Московского университета, историка и искусствоведа И.В. Цветаева, Третьяков оплатил гипсовые слепки с находящихся в Риме античных
Вершиной меценатской деятельности Павла Михайловича стало пожертвование им галереи отечественной живописи в дар Москве.
25 июля 1892 года неожиданно скончался горячо любимый брат Павла Михайловича, его друг и помощник в делах — Сергей Михайлович Третьяков. «... Братья — ни тот, ни другой — не думали, что Павел Михайлович переживет. Сергей Михайлович был моложе, хотя на два года только, но он был такой свежий, бодрый. Он давно не занимался торговыми делами, участвуя лишь в совещаниях и решениях важных вопросов. Он вел образ жизни более подвижный, нежели Павел Михайлович, да и раньше никогда не сиживал часами за конторкой, как Павел Михайлович»932. Тяжелая потеря. Но... печалиться было некогда. Настала пора решать насущные вопросы. Первый из них — как быть с галереей?
В том, что галерея должна отойти Москве, Павел Михайлович не сомневался. Это намерение было им прописано еще в завещании 1860 года, а потом многократно повторено. «... За- вещеваю на устройство в Москве художественнаго музеума или общественной картинной галлереи». Об особом месте Москвы в мировоззрении Третьякова уже говорилось. Но была и еще одна причина, по которой Третьяков отдавал собрание под городское, а не общероссийское управление.
В.В. Стасов в 1893 году написал статью, в которой оценивал дар Третьякова Москве как экстраординарный поступок высочайшей степени важности. Среди прочего, критик выразил неодобрение, «... считая, что по содержанию, по авторам и по сюжетам галерея национальная, почему предпочел бы, чтобы она называлась не “Городская”, а “Национальная”. Павел Михайлович писал ему по этому поводу: “Насчет названия галереи совершенно бесполезно говорить, так как оно измениться не может... Означает оно... что это есть собственность города, принадлежащая только ему... Для меня важно не название, а суть дела... что с ней не может случиться того, что случилось с Румянцевским музеем, который вместо Петербурга находится теперь в Москве, а завтра может быть в Киеве или другом каком городе, я же желал, чтобы наше собрание всегда было в Москве и ей принадлежало, а что пользоваться собранием может весь русский народ, это само собой известно»933.
Мысль о передаче галереи Москве, поначалу доступная лишь ближайшему окружению Павла Михайловича, вскоре стала известна всем, кто проявлял интерес к судьбам искусства. Н.А. Мудрогель пишет: «... я не знаю, когда у Павла Михайловича зародилась мысль о передаче своей галереи городу. Это было до меня. Я уже помню, когда он определенно говорил:
— Картины будут принадлежать всему народу.
И нам, служащим галереи, постоянно внушал, что мы охраняем и заботимся о народном достоянии»934.
Летом 1870 года Павел Михайлович желал приобрести портрет Нестора Кукольника у его вдовы, А.И. Работиной. Та хочет получить от Третьякова гарантию, «... что после Вас портрет будет помещен в общественном здании или учреждении». На это Павел Михайлович отвечает: «... что собрание мое картин русской школы и портретов русских писателей, композиторов и вообще деятелей по художественной и ученой части поступит после моей смерти, а может быть даже и при жизни, в собственность города Москвы, в этом Вы можете быть вполне уверены, заверяю Вас честью, и более серьезного удостоверения я представить Вам не могу»935.
По-видимому, первоначально предполагалось, что пожертвование галереи Москве произойдет после кончины Павла Михайловича, а не при жизни. Известно, что до 1892 года существовало не дошедшее до наших дней завещание Павла Михайловича: о нем он упоминает в письме дочери Александре в 1893 году936. По-видимому, в нем были прописаны условия посмертной передачи городу галереи.
Оставление крупных и очень крупных пожертвований по завещанию, на помин души, было распространенной практикой среди купечества. А вот прижизненные дарения миллионов случались редко. Правда, сам Третьяков уже предпринимал одну попытку подарить городу коллекцию картин. Это была Туркестанская коллекция картин В.В. Верещагина. По договоренности с художником Третьяков предложил Туркестанскую коллекцию в дар Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества с тем условием, что картины будут помещены в специальной пристройке с верхним светом. Совет училища отказался принять коллекцию, объяснив свой отказ отсутствием средств на строительство. Тогда Третьяков предложил коллекцию в дар Московскому обществу любителей художеств при условии создания требуемого помещения в течение трех лет. Однако помещение создано не было. Туркестанская коллекция вернулась к Третьякову, который ради ее хорошего размещения сделал специальную пристройку к галерее.
Иными словами, предыдущая попытка прижизненного пожертвования картин была неудачной. Неудивительно, что Третьяков не хотел второй раз наступать на те же грабли. Павел Михайлович писал жене о передаче коллекции: «... я никак не рассчитывал сделать это при жизни»937. Однако... как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.
Сергей Михайлович скончался раньше брата, и особого выбора у Павла Михайловича не осталось. С.М. Третьяков среди прочего завещал городу свою коллекцию произведений иностранной живописи, а также половину дома в Лаврушинском переулке — того самого, где жил Павел Михайлович, к которому он пристроил галерею. Дом этот являлся собственностью обоих братьев. «... Сергей Михайлович знал, что старший брат прочит свое собрание в подарок Москве, и составил завещание в духе намерений брата. И вот случилось так, что завещание Сергея Михайловича не могло быть исполнено, потому что половина дома, завещанного городу, принадлежала частному лицу»938. И Павлу Михайловичу ничего не оставалось, кроме как передать галерею городу при жизни. Через месяц с небольшим после кончины брата, 31 августа 1892 года, П.М. Третьяков подал в Московскую городскую думу заявление. В нем Третьяков сообщал: «... озабочиваясь с одной стороны скорейшим выполнением воли моего любезнейшаго брата, а с другой желая способствовать устройству в дорогом для меня городе полезных учреждений, содействовать процветанию искусства в России и вместе с тем сохранить на вечное время собранную мною коллекцию»939, он передает свою галерею, а также свою половину толмачевского дома в дар Москве.
Городской голова Н.А. Алексеев, выступавший душеприказчиком Сергея Михайловича, этот дар принял. Павел Михайлович отдал свое детище, но не расстался с ним: по выдвинутым в заявлении условиям, Третьяков оставался пожизненным попечителем галереи. Первое, с чего он начал свое попечительство, — перевеска картин с учетом новых поступлений из собрания С.М. Третьякова. Для посетителей галерея была открыта 15 августа 1893 года под названием: «Московская городская художественная галерея братьев Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых».
Меценатская деятельность Третьякова являлась продолжением его традиционной благотворительности, и в основе ее лежали те же мотивы. Не зря, говоря о нем, восклицали: «... с какой скромностью меценатствовал П.М. Третьяков!» Павел Михайлович, жертвуя на культуру, старался творить благие дела так, чтобы его правая рука не знала, что делает левая. «... Разумный, настойчивый труд, бодрая, при помощи Божией, полезная деятельность и громадные материальные пожертвования Павла Михайловича на благо общества, сами собою, помимо его воли возвышали его пред другими. Нередкие посещения его жилища и галереи высокими лицами Российского и иных царствующих домов... еще более выделили^его из среды граждан не Москвы только, но и всей России. Но вызывало ли это когда-либо кичливость и превозношение П.М. перед другими?.. Никогда и нет. Он как бы старался не отличаться от прочих. Избегая, в известной степени, роскоши в одеянии и окружающей обстановке, он был не только ласков, но и прямо почтителен в обращении с равными и низшими»940.
Занимаясь благотворительностью, Павел Михайлович старался быть прямым орудием в руках Божиих. Цифры, в которых выражались благие деяния Третьякова, росли из года в год. «Порой они перекрывали суммы, потраченные на покупку картин »941. Но, сколько бы ни совершал человек добрых дел при жизни, полнее всего как благотворитель он раскрывается перед лицом смерти. Об этом — в следующей главе.
ПЕЙЗАЖ НА ЗАКАТЕ
Постепенно переполнялось время жизни раба Божьего Павла, приблизился его последний срок. К этой черте он явился подготовленным в большей степени, чем великое множество добрых христиан. Корабль его подходил к гавани, и усталый капитан мог надеяться на долгожданный отдых от трудов и испытаний — там, за порогом.