Тревожная кнопка
Шрифт:
— Да.
— Витек! Привет! — Голос явно поддатого абонента звенел радостью.
— Ошибся, родной, — улыбнулся Седых и отключил связь.
Но почти тут же дверь распахнулась:
— Нет, родной, не ошиблись…
И Володя понял, что он пришел. Тот самый эвфемизм, созвучный со словами «торец», «песец» и прочими. Сегодня его представителями были Бойков, Слепнев, еще одна дама и другие официальные лица.
— Трубочку… — протянул руку первый из упомянутого списка, — Нуржан Альтаирович.
— А в чем дело? — Седых не потерял присутствия духа.
— Не
Жильцы, мечтавшие о покое, заподозрили, что останутся с музыкой «Нирваны», которая, к слову, продолжала доноситься с площадки, навсегда или, говоря современным русским языком, — форево.
Седых, поняв, что сопротивление бесполезно, сунул руку в карман и передал свой «Самсунг» оэсбэшнику.
Коля активировал мобильник, нашел папку со входящими звонками. И слегка озадачился. Во входящих номерах его звонка не было. Удалить его Седых бы не смог — просто не успел бы. Да и какой смысл удалять — у оператора он зафиксирован.
Он посмотрел на Машкова, после на пенсионеров.
— Кто сейчас разговаривал по телефону?
Пенсионеры синхронно пожали плечами, заподозрив, что стали свидетелями чего-то важного. Поэтому лучше помалкивать. Машков тоже молчал.
Но Коля, будучи серьезным охотником на оборотней, быстро взял себя в руки. Извлек свой телефон и еще раз набрал нужный номер. И снова зазвучал задорный голосок певицы Натали:
«О, боже, какой мужчина, я хочу от него сына, я хочу от него дочку…»
— А в почку? Не хочешь?
Вопрос был задан Бойковым Володе, а не певице. Ибо музычка звучала из глубин его кителя.
Седых, поняв, что теперь точно пришел полный эвфемизм, метнулся к окну, на ходу доставая из кармана еще один «Самсунг». Брата-близнеца первого, что держал в руке опер ОСБ. Прицелился и метнул точно в форточку. Но телефон попал в решетку и вернулся обратно в кабинет.
— Видно, не судьба, — подвел итог Николай Васильевич еще одной цитатой из песенного творчества Натали, — лучше б ты его съел.
Пока представитель городского убойного отдела Слепнев со своими подмастерьями досматривали кабинет в поисках улик и материальных ценностей, Коля и Оля сидели на мокрой лавочке, любовались вечерним юрьевским небом и дышали свежим озоном. Дождь закончился, рокеры угомонились, и лишь оперативный матерок, долетавший на улицу из кабинета через форточку, немного нарушал идиллию.
— Вот и вся операция, — печально подвел итог Коля, — три оборотня на один опорный. Неплохо. Вернее, плохо. Развела ты, Ольга Андреевна, преступность на своей земле. Если б не Светка…
— Между прочим, знаешь, почему она согласилась здесь работать?
— Царев уговорил.
— Нет. Узнала, что ты будешь ее прикрывать. Делай выводы.
— Серьезно?.. А что ж она тогда?.. Ну это… Как бы это сказать?.. На контакт не идет. Я и так и сяк…
— Потому что, Коля, даже если женщина оказывает тебе знаки внимания, это не значит, что ее можно брать голыми руками. Подвиги и песни под балконом еще никто не отменял. Даже в век высоких технологий.
— Я не умею петь.
— Учись.
— Ладно… Оль, тогда информация за информацию. Я сказал Копейкину, что наврал про тебя.
— В смысле? — насторожилась Ольга. — Опять какие-то комбинации?
— Никаких комбинаций. Так и сказал — да, был план охмурить его. Но ты работала с ним не по плану. Просто он тебе понравился. По-моему, поверил.
Самого Копейкина на задержании не было. Он не поехал, дабы не прослыть поганым стукачом в глазах коллег. Остался работать с Сантаной и Гариком.
— А зачем ты, вообще, с ним обо мне говорил?
— Оль, я ж не слепой… Ты ж по нему сохнешь. Да и он — невооруженным взглядом видно. А я вроде как клин между вами вбил. Вот и решил исправить. Возьмитесь за руки, друзья…
«И потом я буду знать, что обо мне думает Светка».
Но об этом Николай Васильевич, естественно, умолчал.
Сегодняшнее совещание оперативного состава проходило в полевых условиях. Деревце, посаженное Царевым во дворе отдела собственной безопасности, прижилось и дало первую листву. Но это не значит, что на него теперь можно наплевать и забыть. Борис Дмитриевич никому не доверял окучивание своего детища, поэтому лично орудовал лопатой, несмотря на больную спину. Стоявший рядом Бойков и рад бы был помочь, но не мог — раненая рука все еще висела на перевязи. А вторая держала свежий выпуск «Юрьевского вестника».
— «При задержании преступники оказали вооруженное сопротивление, — с добрыми интонациями цитировал Коля автора заметки, театрально жестикулируя, — открыли огонь из пистолета по полицейским, ранив одного из них в руку и шею. К счастью, ранения оказались не смертельными, сейчас здоровью сотрудника ничего не угрожает. Полицейских, принимавших участие в операции, поблагодарил лично министр внутренних дел…» Вранье. Наглое, циничное вранье.
— Что — вранье?
— Не благодарил. Дальше читать?
— Не надо, — Царев прервался, вытер лоб, — по делу что?
— Да что там может быть? — Бойков свернул газету и присел на лавочку. — Седых признался, Гарик тоже. Сначала пошли на сделку с совестью, потом со следствием. Есть маленький шанс не получить пожизненное. Гарик второго сдал, с кем на трассе был. Мент бывший. Пока не поймали, но никуда не денется. Слепнев дырки в кителе сверлит… Расколол. Герой.
— Что Седых говорит?
— Как мы и предполагали. Скорей всего, когда Михалев узнал, что возит вовсе не деньги, решил соскочить. Предложил Седых — не хочешь ли выгодную халтуру? Тот согласился, но в последний раз попросил съездить Михалева. Мол, у самого в тот день дела. Потом Сантане перезвонил с секретного мобильника. Он его специально завел, еще до всего этого. Для интимных звонков. На гастарбайтера одного оформил. В общем, позвонил — так и так, могу вернуть долг. Только не деньгами, а информацией. Потом у дома Михалева сфоткал машину Темнова, когда тот за ним заезжал. И отправил фото по ММС Гарику.