Тревожная Шумава
Шрифт:
— Подождите, сволочи! Мы до вас еще доберемся!
Пограничники сошлись в заранее назначенном месте. Начальник заставы с трудом разговаривал, кто-то в драке разбил ему грудь.
— Все в порядке? — тихо проговорил он.
— Даже у меня, — прошепелявил Беран. — Ну-ка, посвети. Проклятье! Ударили прямо в лицо!
У него не хватало передних верхних зубов.
— А мне предстоит играть на трубе, — вздохнул он.
— Хорошо еще, что ты умеешь играть на скрипке, — сыронизировал Цыганек, но
— Вперед, — приказал Кот «почтальону», который уже пришел в себя и стоял связанный, пошатываясь, и группа пограничников, прикрываемая от возможного преследования дозором из двух человек, двинулась в темноте к далеким Хамрам.
Беран держал в кулаке свои выбитые зубы. Он ковылял за задержанным и бормотал скорее с печалью в голосе, чем угрожающе:
— Подожди, негодяй… за каждый зуб я у тебя вытащу пять!
Постепенно тупая боль переходила в острую. Беран цеплялся за задержанного и всякий раз пытался ударить его. Но Цыганек успевал его отстранить.
— Пусти меня к нему! — гнусавил Беран.
На заставе Кот, доложив Бурде о результатах операции, сразу же приступил к допросу. Результаты могли быть лучшими, но начальник заставы и этими был доволен. Кот задавал вопросы, Громадка записывал. Задержанный оказался крепким орешком. Было ясно, что противники кое-чему научились и выучка посылаемых в Чехию диверсантов возросла. Захваченный «почтальон», нахально улыбаясь, растягивал в улыбке распухшие губы, отказывался отвечать.
— Как мое имя? — издеваясь, язвил он. — А что вам это даст? Вот я, например, знаю что ваша фамилия Кот. Застрелить меня вы не можете. Долго задерживать тоже. А как только ваше правительство уйдет, я тебя сразу же отыщу, Кот, и мы сквитаемся.
— Молчать! — крикнул Громадка и угрожающе поднес свой огромный кулак к носу задержанного.
Но тот лишь плюнул ему на руку. Громадка посинел от злости.
— Лойза! — прикрикнул Кот. — Не пачкайся с ним!
— Это я пачкаюсь с вами, — парировал задержанный.
— Должен радоваться, что тебе дают возможность отвечать, — сказал Кот задержанному.
Через несколько минут хамрская «шкода» отвезла его в районный центр. На другой день «почтальон» заговорил. Но в его высказываниях не было ничего интересного для Кота.
Задержанного звали Зима. Молодой Юнгбауэр служил проводником ему и коллеге, с которым они работали вдвоем. Несколько раз он проводил через границу только их двоих. Иногда они брали с собой еще кого-нибудь. Зима знал, что на участке Кота есть болото, но молодой Юнгбауэр не знал, как можно пройти по нему. Поэтому они почти всегда ходили одним и тем же «каналом». Зима утверждал, что не знает никакого Короля Шумавы. Он не знал также никого другого, кто по поручению иностранных разведок проходил хамрским участком. С помощью писем
«Король» не работал бы так наивно, решил Кот. Кроме прохода по болоту он обязательно знал бы и множество других возможностей перехода границы. Смелый, терпеливый и неуловимый враг орудовал в этих местах и после смерти Килиана. После него осталось лишь несколько глубоких следов в топи вблизи Бретшнейдеровой мельницы.
В июне наступили первые жаркие дни, однако вечера стояли холодные, а для невыспавшихся, уставших дозоров Кота, лежащих на земле, еще изнуренных комарами, это было просто невыносимо.
У Земана до начала дежурства оставался свободный час. Выйдя на улицу, Земан поежился от холода. Сгреб два-три камешка и осторожно бросил их в кухонное окно. Мария увидела его и кивнула головой. Он знал, что она спускается вниз, к черному входу, открыть дверь, и спешил, чтобы очутиться у нее в теплой кухне, в протопленной жилой квартире.
Мария открыла дверь, он прижался к ней.
— Мне холодно, Мария, — сказал он, стуча зубами, но улыбаясь ей.
— Я для тебя протопила в спальне.
— В моем распоряжении всего один час.
— Ты должен быть свободен… весь вечер.
— Ты знаешь, как у нас заведено.
Она вздохнула. Его тронул этот вздох, это ее сожаление по поводу того, что так мало им придется побыть вдвоем. Мария была необычайно нежной. Он тосковал по ней, когда ее не было рядом, и радовался теперь, видя ее.
Он осмотрелся по сторонам.
— Две вещи здесь напоминают о твоем муже, — сказал он.
Она смутилась:
— Портрет?
— Да.
— Я сниму его.
Он не успел помешать ей. Она сняла портрет со стены и быстро спрятала его в шкаф.
— Не хочу, чтобы он был здесь, с нами, — сказала она. — А что еще?
— Курительный прибор.
— Я заменю его.
— Не надо. Я привык к нему.
— Теперь на стене осталось светлое пятно… Что туда повесим?
«Мы начинаем говорить во множественном числе», — подумал он.
— Витек сделает нам снимок. Такого же размера. Только на нем мы будем вдвоем. Хочешь?
Она присела на ручку кресла, в котором сидел он.
— Да, — сказала она тихо. — Да, Карел. Это поможет мне сохранить одно воспоминание.
— Какое воспоминание?
— Когда-нибудь тебя переведут или ты… найдешь другую. Я знаю… Я несчастливая.
— Глупышка, — прошептал он. — Я тебя никогда не брошу.
Она встала, подошла к стене.
— Я знаю… люди должны во что-то верить. Верить, что тебя никогда не бросят, что тебя будут любить вечно…
— Я буду тебя любить всегда.