Тревожная Шумава

«Черт

Их маленький зеленого цвета автобус медленно полз по ухабистой дороге, затерявшейся в лесной чаще, куда-то в гору, все выше и выше. Земан осмотрелся — кругом лежал густой туман. Инстинктивно поежился. В такую погоду служба — прескверная вещь. С утомительной размеренностью возникали и исчезали в темноте высокие столетние ели. А мотор надрывно выл, стонал и дрожал от напряжения. Казалось, он содрогался от ужаса, что не дотянет до этих Хамр, что развалится по дороге. Автобус был старый, изнуренный долгой службой еще на фронтовых дорогах прошедшей войны. С тех пор он вот уже почти три года поддерживал связь между районным центром и маленькой деревушкой, затерявшейся у баварской границы.

Из полумрака на Земана смотрели незнакомые лица: бородатые мужчины в старых широкополых шляпах и дождевиках, девушка, два лесника в форменной одежде. Девушке еще не было, пожалуй, и двадцати. Он улыбнулся ей, она ответила улыбкой, и ему на мгновение вспомнились виноградники, Зноймо, косогор над рекой…

— Бывает ли здесь когда-нибудь хорошая погода? — спросил он у толстого лесника, сидевшего напротив.

Лесник посмотрел на пограничника маленькими хитрыми глазками и кивнул головой.

— Как и везде — трижды в году. Не удивляйтесь. В лесу еще лежит снег!

— Но ведь через несколько дней уже май.

— Здесь вы можете его дождаться не раньше июня.

— Ну и ну!..

Кругом пустота. Пограничник различил в тумане лишь несколько заброшенных сараев. Он безразлично смотрел на них воспаленными от недосыпания глазами.

Автобус остановился. Земан вздрогнул от неожиданности.

— Хамры?

В ответ отрицательно качнулись головы. Потом отозвался лесник:

— Приедем через полчаса. Я тоже там выхожу.

Дорога проходила теперь вдоль порожистой горной речки. Здесь и там лежали белые лоскуты снега. Снег! А на склонах в Зноймо уже зацветают сливы!

Лесник наклонился к нему.

— Граница там! — И указал куда-то в темноту.

— Далеко?

— Километров пять-шесть…

Там, где ручей и дорога сворачивали вправо, Земан увидел выступ небольшой скалы. Равнодушно скользнул по ней взглядом. Он не мог и предполагать тогда, что позднее это место запомнится ему на всю жизнь…

Наконец въехали в деревню. Лесник бросил ему вслед:

— Передавайте привет старику… от Палечека. Он знает меня. Скажите, что вечером загляну. Застава — напротив.

Здесь, наверху, туман струился, прижимался к земле, раздираемый порывами ветра.

Лицо и одежда моментально стали мокрыми, влага просочилась за воротник. «Черт побери, — выругался Земан снова, — именно так, наверное, чувствуют себя в изгнании». Деревня, какой он сейчас ее видел, не была похожа на те, к которым он привык. Правда, многое скрывали темнота и туман: вот облупившееся здание магазина, рядом остатки сгоревшего здания, два-три барака вдали, и все какое-то чужое, с низкими или остроконечными крышами.

Земан был подавлен. Откуда-то раздался звон колокольчиков, и, не успев опомниться, Земан оказался окруженным овечьим стадом. Некоторое время он стоял посреди блеющего овечьего стада, небрежно перекинув через плечо полевую сумку, держа в руке потрепанный чемоданчик. Потом увидел белое двухэтажное здание, где разместился пограничный отряд Управления национальной безопасности, и по лестнице поднялся наверх. Еще на лестничной клетке он почувствовал знакомый запах, который обычно пропитывает все казарменные помещения: табачный дым, запах суррогатного кофе, воинского обмундирования, сыромятных ремней и затоптанных полов. Сонливость внезапно пропала, на время исчезло плохое настроение. За одной из дверей раздавался смех, звучали музыкальные инструменты, довольно прилично исполняя знакомую мелодию. Земан поправил гимнастерку, вошел и положил свои вещи на полу у двери.

Он оказался в канцелярии заставы, которые на границах почти везде одинаковы: старый письменный стол, оставшийся после немецкого старосты, пара стульев, две-три койки, громоздкий деревенский шкаф и вешалка для одежды. Старые часы, изъятые когда-то у сельского полицмейстера, и керосиновая лампа, которая в те времена успешно конкурировала с электрическим освещением, дополняли картину.

Он осмотрелся. Кому же представиться? Несколько пограничников, держа в руках музыкальные инструменты, прекратили игру и с любопытством уставились на него. В эту минуту отворилась дверь из соседней комнаты и в канцелярию вошел высокий худощавый начальник заставы, сопровождаемый черным как смоль псом.

— Что случилось? — спросил он сухо и равнодушно посмотрел на вошедшего.

— Сержант Карел Земан. Докладываю о прибытии.

— Начальник заставы Кот, — сухо ответил худощавый пограничник. — А где остальные? — спросил он.

— Какие остальные?

В тишине раздался смех одного из пограничников. Земан быстро окинул его взглядом. Молодой парень, кровь с молоком, прилизанный. Наверное, большой щеголь. В руке он держал саксофон.

— Так ты, значит, заменяешь целую команду, которую мне обещали? — спокойно, как будто иного и не ожидал, спросил начальник заставы. Он повернулся спиной к Земану и взял из пирамиды в углу комнаты винтовку. Отвернувшись к стене, дослал патрон в патронник. Молодой щеголь снова захихикал. Остальные улыбались.

— Стрелять-то хоть умеешь? — почти прорычал Кот.

— Меня этому обучали.

Кот открыл окно. Сырой холодный воздух ворвался в комнату.

— Подойди.

Из окна была видна часть луга, другая часть терялась в тумане. Вдали едва виднелся склонившийся к земле столб, с верхней части которого свисали оборванные провода. Еще совсем недавно они тянулись в Баварию, теперь надобности в них не было: прошло два месяца после февральских событий. За границей были прежние враги — немцы и новые — американцы. И совершенно новые — послефевральские эмигранты; с ними работала американская разведывательная служба. Поселки у баварской границы перестали быть идиллическими местами.

Поэтому провода над хамрской заставой оказались ненужными.

Кот посмотрел на верхнюю часть столба.

— Правый верхний изолятор. — И подал Земану винтовку.

Земан взял ее, и у него возникло страстное желание швырнуть оружие на пол. Находившиеся в канцелярии пограничники расхохотались, а тот, прилизанный, затрубил в саксофон: тра-да-да-да-а-а! Земан прицелился. Трудно было сосредоточиться — сказывалось недосыпание. К тому же расстроил необычный прием. Он подождал, пока все угомонятся. Земан не имел права не попасть: нельзя же опозориться с самого начала.