Тревожная служба
Шрифт:
– Какой же вопрос вы хотели задать, дедушка? - нарушил я затянувшееся молчание.
– Скажите, пан-товарищ, господин майор... - Старик вдруг замолк, стукнул посохом о землю и сердито сплюнул: - Не язык - лошадь норовистая, знай свое мелет!
Он переступил с ноги на ногу, расправил усы и продолжал:
– А вопросик мой вот он: что такое счастье?
– На ваш вопрос ответить и легко и трудно, - начал я. - Очень уж обширно понятие о счастье.
Фашисты хотели поработить нас, а мы их в пух и прах разбили.
Это счастье!
В годы войны украинский народ выдвинул из своих рядов
Всех трудно перечислить. Они громили гитлеровские войска наравне с Красной Армией.
Это счастье!
В тридцатые годы украинские девчата Паша Ангелина, Паша Кавардак, Дарья Гармаш, Мария Демченко - всех не перечислить - честным трудом на колхозных полях прославили свои имена на весь мир.
Это счастье!
Вот вы собрались на сход и свободно обсуждаете насущные вопросы своей жизни. Вам не мешают ни помещик, ни кулак, ни стражник, ни староста.
Это счастье!
– Спасибо за объяснение, - проскрипел дед, - но нашему брату мужику этого не понять. Мужицкое счастье - хлебушка вдоволь, скотины полный двор. И землица своя. А вы, русские, нам этого никогда не дадите.
Старик засмеялся - скрипуче, как несмазанная арба. Кое-кто подхватил этот смех. Особенно старались те, что окружали старика.
"А человек-то - подлей некуда! - решил я. - Видимо, верховодит в селе. Вон сколько прихлебателей вокруг него трутся".
И тут встал подполковник Литовчук (до этого он, чуть откинувшись назад, за моей спиной тихонько переговаривался о чем-то с секретарем партийной организации). Спокойно приблизился к толпе, которая тотчас расступилась. Пройдя по живому коридору, Иван Степанович остановился перед стариком. Тот втянул голову, сгорбился и настороженными глазами смотрел на офицера. В наступившей тишине раздался твердый, уверенный и спокойный голос Литовчука:
– Вначале подумалось мне, что ты, дед, безобидный, что от тебя один вред для односельчан - воздух портишь из-за стариковской немощи. А ты, оказывается, не пустобрех! Ты не только воздух - души людей отравляешь. Это ведь ты кричал: "Сыновей в Красную Армию угоняют! Москалей всюду понатыкали. Что им здесь - Расея?" О чьих ты сынах распинался? О своих? Так всем же известно, что в сорок первом ты благословил их на службу вначале в гитлеровскую полицию, а затем - в дивизию СС "Галичина". Им повезло, твоим сыновьям, - живы остались после того, как Красная Армия перемолола "самостийников" в боях под Бродами в сорок четвертом году.
Самое время было им явиться с повинной. А что ты, старик, посоветовал сыновьям? Идти в леса, в шайку бандитов, резать, вешать, расстреливать невинных людей, поджигать дома, посевы, взрывать мосты.
Литовчук достал белоснежный, заботливо выглаженный носовой платок, развернул его, вытер лицо, снова аккуратно его сложил и спрятал в карман. Все это он проделал неторопливо, по-хозяйски.
Дед не шевелился, словно окаменел.
– Вблизи своего логова волк не режет овец, - продолжал Иван Степанович. - Не твои сыновья мост взорвали. Но они хорошо знают - кто! Мой тебе наказ: увидишь отпрысков своих, скажи, чтоб явились с повинной в сельсовет, в любую воинскую часть да других чтоб
Не удалась тебе твоя затея, дед! Никто не верит байкам националистов, которым ты служишь верой и правдой. Наторевшие на обмане, на двурушничестве и подлости, они до того изолгались, что у них уже не осталось и двух правдивых слов, которые бы можно было связать вместе! Ты хорошо видишь, дед. Но ты - слепец! Задыхаясь от злобы, ты проглядел, что вокруг все давным-давно изменилось. Ты все талдычишь о старом, а его уже нет, оно лопнуло как мыльный пузырь, и ветер разогнал оставленный им смрад. Воистину сказано: "Сова никогда не видит солнца, поэтому думает, что над сопками всегда ночь". Но вернемся к тому, с чего, как говорится, разгорелся сыр-бор.
Иван Степанович посмотрел на меня, чуть заметно мигнул и продолжал:
– За столом сидит командир полка войск МГБ. Я - его заместитель по политической части. Мы уже были на месте взорванного моста. Читали и "плакат". Завтра в село придут наши солдаты. Они проверят, заминированы ли берега, и построят добротный мост, который очень нужен и вам, дорогие товарищи, - Литовчук обвел взглядом собравшихся, - и жителям окрестных сел, особенно сейчас, когда вот-вот начнется уборка урожая.
Я почувствовал, как легко вздохнули мужчины и женщины, увидел, как улыбка радости тронула их лица. Правда, все тотчас убрали ее.
"Люди еще боятся открыто выражать свои чувства. Как их запугали!" подумал я.
– А ты, дед, - голос Литовчука стал стальным, - передай сыновьям, те пусть передадут "лесным", "зеленым" или каким там еще братьям: мы не позволим взорвать этот мост! - Иван Степанович помолчал и, рубанув рукой воздух, повторил с расстановкой: - Не-поз-во-лим!
– Вот бы нам такого агитатора заполучить, товарищ майор! - обратился ко мне секретарь партийной организации. - Плохо еще у нас с кадрами, очень плохо.
– Он и так днюет и ночует в ваших краях, - ответил я. - В штабе его редко когда застанешь.
– Наши края обширные, - развел руками секретарь партийной организации.
– И последнее, - сказал Литовчук. - Всех, видимо, удивил мой резкий разговор с пожилым человеком. У нас в стране уважают умудренных жизнью людей, окружают за их добрые дела почетом. На Украине тоже чтут старших. Я украинец, дед, значительно моложе тебя, но уважать тебя не хочу и не могу! И односельчане тебя не уважают. Кое-кто подпевает тебе, заискивает, кое-кто боится, это верно, но чтобы почитать - ни-ни! Владелец магазина и староста в прошлом, кому ты только не служил! Польским панам, петлюровцам, фашистам, бандеровцам... Гнусноватый список-то, а?