Тревожное эхо пустыни
Шрифт:
– Я думала, ты особенный, – выдала девушка Димы перед расставанием. – А ты, оказывается, обычный, среднестатистический русский мужик.
Он спорить не стал. Собрал вещи и ушел (жили у нее). По бывшей недолго скучал. А спустя три месяца и думать перестал о ней. Вспоминал приятные моменты, связанные с ней, и только. Она же вздумала помириться. Должно быть, поняла, что обычный мужик – это не так уж плохо. Образованный, зарабатывающий, честный, непьющий… Но Димон назад не захотел. Впервые он вкусил свободы. До этого жил то с родителями, то с соседями по общагам, то с девушкой, а тут один. Можно валяться, носки разбрасывать, есть из кастрюли, ночевать на работе, вкалывать ночь напролет или играть в приставку, приводить друзей или девушку
Сейчас Димон находился в Сочи. Отправился на разведку. В данное время он работал над фильмом о войне в Афганистане. Точнее, о предателях. О тех, кто перешел на сторону врага в Великую Отечественную, было сто раз говорено. Но при любом военном конфликте находятся те, кто выбирает сторону врага. По разным причинам. Димон решил разобраться в этом вопросе. Он начал встречаться с ветеранами-афганцами. Те рассказывали о сослуживцах, которые дезертировали и примыкали к талибам, но то были единицы. И меняли они сторону по религиозным убеждениям. Этот вопрос затрагивать Димон не хотел. Сам он был атеистом, но с уважением относился к верующим, какому бы богу они ни молились. Журналистское расследование зашло в тупик. Правдин уже хотел отказаться от идеи, как познакомился с дядькой Ибрагимом.
То был пожилой узбек. Держал ресторанчик национальной кухни, где готовили лучший в Москве плов. Димону это заведение показал один из афганцев, и ему так понравилась и еда, и атмосфера, что он стал туда захаживать. Если не обедал, то пил чай и курил кальян. Ибрагим сам подошел к нему знакомиться, разговорились. Оказалось, старик знал о войне в Афгане не понаслышке. Жил на пограничной территории, сталкивался и с советскими солдатами, и с талибами. Не кривя душой, рассказывал о том, что помогал едой и водой и тем и другим. Задавали вопросы, отвечал. Требовали спрятать кого-то, делал это. Боялся за семью, детей малых, вот и проявлял лояльность.
– Как-то ночью в дверь моего дома постучали. Не кулаком – прикладом. Я открыл. На пороге стояли двое: мужчина-талиб и русская женщина, но в традиционной одежде мусульманки.
– Как вы поняли, что она русская? – задал уточняющий вопрос Димон.
– Физиономия у нее была… Как у вас говорят? – Он пыхнул дымом. Разговор велся за кальяном. – Рязанская?
– Да, есть такое выражение, – хмыкнул тот.
– А еще разговаривала она на пушту, но ругалась по-русски. Материлась то есть. Мужчина ее Фатимой называл. Но она Анечка или Танечка. Я так понял, она была любовницей моджахеда. И дезертиркой. Служила в рядах Советской армии, но переметнулась.
– Медсестрой была или переводчиком?
– Не могу сказать точно, но думаю, снайпером. При ней была винтовка с оптикой. И держала Фатима ее уверенно.
– Что эти двое от вас хотели?
– Женщине нужен был ночлег, возможность отдохнуть, помыться и переодеться. Была осень 1988 года. Все понимали, что советские войска вот-вот выведут. Остаться в Афгане Фатима то ли не хотела, то ли не могла. Скорее последнее. Комитет госбезопасности тогда еще был практически всемогущ.
– Любовник с ней был все это время?
– Нет, ушел. Договаривался, наверное, с проводниками. От нашего горного села до ближайшего городка пятьдесят километров по охраняемой военными дороге или двадцать козьими тропами. Те, кто их знал, очень хорошо на той войне заработали. И людей перевозили, и лекарства, и оружие.
– На чем?
– На мотоцикле с коляской.
Димон подумал, что сам дядька Ибрагим тоже внакладе не оставался. Если не как проводник или контрабандист, то как посредник, схронщик и просто нужный человек имел неплохой доход. Не всякий узбек из горного села может переехать с семьей в Москву, всех детей пристроить, а для души открыть в столице ресторан. Но эти мысли Димон оставил при себе и продолжил внимательно слушать.
– Отдохнув, Фатима помылась и переоделась в европейскую одежду: штаны, майку, рубаху свободную. На голову натянула панаму. У нее оказались соломенного цвета волосы, заплетенные в косу, дородное тело.
– Настоящая славянская красавица?
– Нет. Но не страшная. Обычная.
– Типичная?
– Да. Незапоминающаяся внешность.
– Никаких особых примет?
– Была одна – наколка на руке. Увидел ее, когда рукав рубашки задрался. Она быстро его одернула, пуговицу застегнула. Спрятала то есть особую свою примету.
– И что там было выбито?
– Строка из стихотворения великого афганского поэта Ахмед-хана Дури. Знаю это, потому что бывал в кишлаке, где тот жил и творил. Там музей был (а может, и есть). И эта цитата была выбита на могильном камне.
– Поэта?
– Его жены. Она умерла молодой. Девушку убили – в тех краях всегда было неспокойно. Амед-хан посвятил ей оду. После чего уехал из села в столицу, где и скончался. По неофициальной версии, от опиума. В учебниках же написано – от лихорадки. А останки его привезли в родной кишлак Карагыш. Так что его могила тоже там.
– Как звучала та строка?
Дядька Ибрагим нараспев продекламировал ее.
– Красиво, – отметил Димон. – Но непонятно.
– В переводе «Мы вместе собирались улететь за горизонт, но тебе перебили крылья, а мои опустились сами…»
– В оригинале звучит лучше. – Старик кивнул. – И что, ушла эта женщина?
– Да. Ее спутник, он был одноглазым, с повязкой, как у пирата, посадил Фатиму в люльку, после чего ушел.
– В благодарность оставили винтовку?
– Нет, это очень дорого. Она ее с собой забрала. Наверное, отдала проводнику после того, как благополучно переправилась. Мне патронами отсыпали, и я их продал потом.
– К чему ты мне, дядя Ибрагим, это рассказал? Не просто же так?
– И просто, и не просто. Я старый, люблю поболтать. Но и тебе помочь хочу. Если о ком и снимать документальный фильм, то это о Фатиме. – Он жестом подозвал кальянщика, тот поменял угли. От дыма у Димона уже голова кружилась, а старик чувствовал себя прекрасно. – Она вместе с грязными вещами, которые я выкинул, сбросила браслет золотой. Не заметила, у нее много их было. Я решил продать его. Зачем же добру пропадать? Показал знакомому ювелиру-афганцу. Тот напрягся. Спросил, где я его взял. Ответил: нашел. Где? В горах, говорю, недалеко от дома своего. А еще вещи женские. Ювелир сходил за братом, показал браслет ему. Тот в слезы. Оказалось, украшение его жене принадлежало. Она под обстрел попала, погибла. И с ее трупа все украшения пропали. Конкретно это изготовил ювелир в подарок на свадьбу невесте брата.