Тревожное эхо пустыни
Шрифт:
Родом Абдула был из Средней Азии. Его призвали в ряды Советской армии, он служил в дивном городке под Рязанью. Полюбил его всей душой, как и русскую природу. В их пыльном степном краю все было уныло: серая земля, деревья, вода в арыке. Попав в среднюю полосу России, не мог налюбоваться на зелень травы, синеву воды, белизну снега. А как прекрасны оказались березки! Они росли и на территории части, и за ее пределами. И в них водились соловьи. Чтобы послушать их трели, Абдула готов был вскакивать по утрам на построение. Еще он открыл для себя тихую охоту. По осени под березками грибы вырастали. Тоже разноцветные: коричневые, желтые, красные. Моховики, лисички, подосиновики. Но особенно ему нравились
Когда ребят из их части начали отправлять в Афган, Абдула не испугался. Да, расставаться с полюбившимся краем не хотелось, но он был уверен, что вернется. Их убеждали в том, что в военных действиях первогодки участвовать не будут. Зато сулили быстрое повышение по званию, тройную зарплату. Абдула был влюблен в одну местную девушку, Машеньку. Когда его отпускали в увольнительную, молодые люди гуляли по парку, в кино ходили, мороженое ели в кафе. Все было невинно, они даже не целовались, но Абдула чувствовал, что Машенька тоже к нему неравнодушна. А что? Он красивый, статный, непьющий. Не наглый, добрый, а какой хозяйственный! То грибов ей принесет, то ягод, то солонку, вырезанную из дерева.
Абдула планировал посвататься к Маше. Верил, они будут прекрасной парой. Она скромная, красивая и тоже сирота. Только Абдула воспитывался родственниками, а она в детском доме провела половину жизни. Новую начнут вместе. Он с его-то золотыми руками дом построит! Да не в городке, в деревне. Хозяйство заведут, будут ходить вместе по ягоды, грибы. Он станет плотником, Маша будет в школе преподавать, учится в педагогическом. Они нарожают кучу красивых детишек. Метисы обычно невероятно хороши. Как и Абдула с Машей. Они дивно смотрелись вместе, она маленькая, беленькая, розовощекая, он крупный, смуглый, с рублеными чертами лица и черными как ночь глазами.
Машенька провожала Абдулу. Обещала писать и ждать. И ему пришло от нее несколько писем, которые парень зачитал до дыр, но связь оборвалась, потому что его перебросили туда, куда не доставляли почту. А те письма, что привезли по прошествии времени в больницу вместе с остальными вещами, он сжег. Не хотел вскрывать конверты, потому что знал, им с Машей не быть.
Абдула понимал язык дари, на котором разговаривали талибы (на нем и пушту, реже на арабском). В его краях он тоже ходил. Был похож на местного жителя. Исповедовал ислам, то есть читал Коран, знал молитвы. Кроме всего, отличник боевой подготовки, башковитый парень в прекрасной физической форме. Абдулу перевели в разведку. После месяца учебки он, уже с бородой, в местных одеждах, с мешком за плечами отправился бродить по окрестностям. Много полезной информации добыл, пока в плен не попал. Но смог оттуда сбежать. Увы, до части своей не добрался. Подорвался на мине. Его нашли солдаты Советской армии, хотели добить, но услышали русскую речь. Абдула в бреду разговаривал с Машенькой. Тогда его доставили в госпиталь, начали лечить.
Придя в себя, солдатик не помнил ни имени своего, ни откуда родом. О Машеньке тоже забыл. Но это и хорошо. От ноги до брюшины все пострадало, включая половые органы. Остался парень недееспособным. И если ходить он научился, пусть и с костылями, то о восстановлении детородных функций можно было не мечтать. А память, как говорил доктор, вернется, пусть и частично. Оказался прав. Когда Абдуле привезли в госпиталь его вещи, он начал рассматривать их и напрягать мозг. Ему велели не торопиться, но что еще делать лежачему евнуху, если не воскрешать приятные воспоминания?
Первое, что нарисовалось перед мысленным взором, так это березняк. Влажный, осенний. Грибы во мху. Потом соловьиные трели. Их воинская часть под Рязанью. Всплыла
Впрочем, его звали иначе: Бахтияр. Что означало – Счастливый. Среди моджахедов было несколько его тезок. Поэтому раненый солдатик не хотел оставлять свое имя. Он попросил называть себя Иваном. Именно так обращались к нему духи, к которым он попал в плен, избивая, плюя ему в лицо.
И стал он Иваном и по документам, но уже по возвращении в СССР. Пошел и сменил паспорт. А воспоминания о Машеньке и своих планах на будущее с ней похоронил. Или сжег вместе с ее письмами? Зачем ей, красавице, инвалид?
Иван и домой, в Среднюю Азию, не вернулся. Не хотел быть обузой родственникам. Как и видеть пустынно-унылый пейзаж. Боялся, что погрязнет в жалости к себе и пустит пулю в лоб. Остался в средней полосе России. Его сослуживец жил под Калугой, позвал к себе. Обещал крышу над головой, трудоустройство. Иван приехал к нему. Поселился в бане, устроился плотником в колхоз. Через пару месяцев получил свою комнатушку в общежитии. Скромно жил, по совести работал. И все было нормально до тех пор, пока Советский Союз не развалился. А вместе с ним колхоз, армия. Перестали платить зарплаты, пенсии задерживали, льготы отменили. Плотник Иван перебивался случайными заработками, да как отбирать последнее у бедных? Не могли заплатить, брал едой, дровами, вещами. Спасало то, что семьи нет. А у сослуживца имелась. Поэтому, когда начались военные действия на Кавказе, он в контрактники подался.
Иван же не мог. Да и не хотел. Осознал, что нет в войне победителей. Как правых и виноватых. В бой идут солдаты и офицеры по приказу, гибнут, калечатся, а те, кто их отправил сражаться, – пухнут от важности и денег. Он помнил всех, кого убил. Да, врагов. Но у них были матери, жены, у кого-то дети. И так горько становилось Ивану, что раны его болели сильнее обычного. Поэтому запил. До этого не употреблял алкоголь вообще. Но попробовал, оказалось, он притупляет боль. Любую! И стал Иван брать за свою работу пузырями.
Его друг, отслужив, начал пить вместе с ним. Вроде целехоньким вернулся, а психика пошатнулась. Ни с того ни с сего впадал в буйство. После этого жена от него ушла, естественно, забрав сына, мать перестала пускать на порог. Иван вразумлял товарища. К бабкам его возил. И вроде одна мозги вправила. Перестал друг пить, дебоширить, решил помириться со всеми. Мать простила, конечно. А жена нет. Не желала воссоединяться. Тогда друг еще один контракт подписал и снова вернулся на войну, чтобы больше заработать и все деньги к ногам супруги бросить. А то в прошлый раз всего лишь японскую видеодвойку купил, которую в буйстве расколотил, сыну «Денди», а жене шубу из собаки. Пьяным брал, сказали – лиса. Но когда та намокала, воняла псиной.
На второй войне он погиб. Останки привез офицер, которого Иван знал еще солдатом. Одновременно в Афган попали, а вернулись с интервалом в полтора года. Оба с ранениями, но Хомяк с легкими и вскоре. У него была фамилия Хомяков. Звали Ильей. Как былинного богатыря Муромца. Паренек хотел стать генералом. Поступал в военное училище, но не прошел. Он был хил и не особо умен. Но в армию его все же призвали. На срочную службу. И Хомяк сам попросился в Афган. Там чуть ли не в первый день попал под град пуль. Все прошли навылет. На родину Хомяк вернулся уже в статусе боевого солдата, раненного в сражении. Его повысили в звании сразу до старшего сержанта. А по окончании срочной службы дали направление в военное училище. Хомяк закончил его. Поступил в академию. Но когда начались военные конфликты на Кавказе, снова ринулся в бой. И там он, бедолага, получил ранение, опять сквозное, но был переведен в штаб.