Тревожное лето
Шрифт:
— Ничего. Только устно...
— Юра!
— Не надо! Прошу вас... Шелковка... в лифчике зашита.
— Сними с нее лифчик.
У нее не было сил даже рыдать. Рыдали ее сухие глаза, полные закаменевшего ужаса. Она с трудом ворочала распухшими, искусанными губами.
Прапорщик, с совершенно исчезнувшим румянцем, с бегающим взглядом, стал у нее за спиной.
— На ней нет ничего... под платьем, господин ротмистр.
— Сбегай, отыщи быстро. — И к Вальковской: — Вы сами виноваты. С нами не шутят, и вы должны были об этом знать. Или думали, проваливаются другие, а вас минует это?
Она молчала. Она действительно думала когда-то именно так.
Зашумели, засуетились казаки. Появился Кавкайкин.
— Все перерыл. Не нашел. — Перевел дух. — Какой-то гад упрятал. Ну что за народ!
Дзасохов стиснул зубы.
— Зови хорунжего! Быстро!
Влетел хорунжий.
— Построй своих бандитов, — приказал Дзасохов. — Быстро!
— Есть. С конями или без коней?
Дзасохов уперся своим недвижным взглядом ему в лоб:
— А коням для чего бабий лифчик?
Через минуту он прохаживался вдоль шеренги чубатых ражих мужиков, пропахших ханшином, лошадиным потом, крепкошеих, меднолицых.
— Довольны?
— Премного благодарны, вашбродь!
Остановился перед мальчишкой-казачком,
— А ты что здесь делаешь?
Казачок молчал, опустив голову.
— Тебе сколько лет?
— Двенадцать уже.
— Кто из вас взял этот... лифчик? Ну! — обвел взглядом строй, покачался на носках. — Шаг вперед!
Строй не шелохнулся. Дзасохов обернулся к хорунжему.
— Даю пять минут. Если через пять минут, — произнес он раздельно, не повышая голоса, но так, что его было слышно всем, — этот самый э... не будет у меня, каждый второй из сотни будет расстрелян по закону военного времени за пособничество красным.
Четко развернувшись, ротмистр направился назад. В это время в сквер влетел на вороном коне есаул.
— Что тут происходит?
Конь под есаулом гарцевал. Хорунжий доложил:
— Так что, господин есаул, нас- тут их благородие построить пожелали, чтоб через одного за бабу. Так что...
— Отставить! — заорал есаул, и к Дзасохову: — Ты кто такой? Ах, контрразведка?! В гробу я видел тебя и твою разведку.
Побледневший Дзасохов схватился за кобуру, но хорунжий сзади крепко стиснул его локти.
— Вы ответите, есаул... Вас самого под суд... — рванулся ротмистр.
Но есаул не слушал его:
— Стройся в походную колонну! Хорунжий, оставь его! Шагом!..
Дзасохов вернулся и приказал увести Вальковскую.
— Сволочи. Быдло! Навоз конский, — шептал он яростно, — ну, погодите...
Кавкайкин собрал исписанные листки бумаги, подравнял их, постучав о крышку стола. Не поднимая головы, сказал:
— Игорь Николаевич, я проиграл пари, вы правы.
Дзасохов притворился, что не понимает, о чем говорит прапорщик, отмахнулся:
— Будет тебе.
— Это почему же? Нет-нет.
— Давай сюда бумаги. С твоим выигрышем и моим проигрышем разберемся потом. А сейчас закажи Владивосток, канцелярию полковника Бордухарова и собирайся, повезешь все это дело и Вальковскую. То есть, Рейс. — Он помолчал. — Через полтора часа будет идти товарный. Дальнейшее пусть сами там раскручивают. Каштаны из огня таскаем мы, а пожирать их будут другие. Все, Юра. Собирайся.
Во Владивостоке бывать приходилось редко, и Дзасохов сейчас сожалел, что едет туда Кавкайкин, а не он.
— О, кого я вижу! Юра!.. Какими судьбами, как там мой друг Игорь Николаевич?
Серегин в коридоре министерства увидел идущего ему навстречу прапорщика Кавкайкина.
— А я зайти хотел к вам, господин капитан, — обрадовался Кавкайкин. — Я тут по делам. Игорь Николаевич наказывал проведать вас. Я хотел назад вернуться, а меня не пускают.
От прапорщика попахивало вином. «Наука Дзасохова», — отметил Серегин.
— Что там у вас интересного?
— Да вообще-то ничего. Агента красных поймали, — оживился Кавкайкин. — Все Игорь Николаевич. Прямо на вокзале.
Серегин насторожился. Как мог спокойно сказал:
— Неужели? Вот молодцы.
— Правда. Женщина. Связная владивостокского подполья. Красивая. — Он смешался. Покашлял в кулак. — Я ее сюда доставил, к полковнику Бордухарову.
— Интересно, — произнес Серегин. — И как она?
— Раскололась. У Игоря Николаевича и не такие разговорчивыми становились.
— Ну что ж, Юра. Это необходимо отметить. Зайдем ко мне.
— Вообще-то я свободен, — заколебался Кавкайкин, — а вдруг понадоблюсь?
— Понадобишься — найдут, — улыбнулся Серегин. — Идем, идем...
В комнатушке у Серегина никого не было. Кавкайкин повеселел. Все-таки хорошо, что он встретил Олега Владиславовича.
— Располагайся, Юра. А что у тебя там? — кивнул на серенькую папку в его руках.
— Запись допроса. Говорят, сам Михаил Константинович пожелал ознакомиться. Такая удача!
— Да, уж если Дитерихс пожелал — дело серьезное. Вот за удачу и выпьем. — Серегин на широком подоконнике изобразил импровизированный стол. — Ох, Юра, не в службу, а в дружбу, сходи ополосни! — протянул Кавкайкину два граненых стаканчика.
— Это мы мигом, Олег Владиславович! — Кавкайкин подхватил стаканы и выскочил за дверь.
Быстро, стараясь запомнить, Серегин просматривал страницу за страницей. Адреса. Имена. Клички. Опять адреса... Нет, не успеть. Захлопнул папку.
Кавкайкин ногой распахнул дверь. Улыбнулся:
— Небось, заждались?
— Ты вчера только приехал, Юра?
— Так точно, Олег Владиславович. Меня в вашей гостинице устроили. — Прапорщику нравился этот капитан, и он держался непринужденно.
Серегин предложил ему ароматную дорогую папиросу из красивой коробки: