Тревожное лето
Шрифт:
Вновь застучал аппарат.
— Как к ней могла попасть телеграмма?
— Вот видишь? — сказал Дзасохов прапорщику и ответил, продиктовав телеграфисту: — Через почтамт. Все есть: и штемпель, и роспись — все как надо.
— С первого октября запрещено строжайше брать телеграммы от гражданских лиц. Только ведомства имеют право отправлять и принимать. Ты это должен знать.
— Мне это известно, ей неизвестно.
— Понятно.
— А все же существует подполковник Вальковский или это выдумка?
— Будьте у аппарата через тридцать минут. Дам ответ. Конец связи.
Дзасохов стоял с концом оборванной ленты, бормоча: «Конец связи, конец связи...»
— Вот так, прапорщик Кавкайкин.
— Господи ты боже мой, — чуть не плакала от счастья Вальковская, быстро расстегивая пуговицы и сбрасывая с себя платье, — наконец-то можно отдохнуть. Собрала густые волосы, скрутила слабым узлом. — Боже мой...
Она стояла на холодном кафеле, перебирала босыми ногами от нетерпения и крутила кран с горячей водой, с удовольствием вдыхая пар, подымающийся из ванны. Испугавшись чего-то вдруг, кое-как прикрывшись рубашкой, сбегала, в прихожую, проверила, заперта ли дверь, присела перед замочной скважиной, зажмурив один глаз. В коридоре было пусто. Перед дверью никого. На цыпочках, как девочка, она пробежала обратно, открыла холодный кран, занесла ногу в ванну, поболтала, пробуя, и осторожно погрузилась в воду, сразу же вся покрывшись прозрачными пузырьками. Ванны в номерах Шокальского были хороши тем, что давали их с газом. Зажмурившись, Вальковская придерживалась за края ванны и тихо постанывала от наслаждения.
Она еще долго лежала, не двигаясь, привыкая к воде, размягченно пошевеливая пальцами. Слава богу, думала она лениво, встретила хороших людей. Если они еще помогут устроиться на воинский эшелон, то будет совсем хорошо. А как она перетрусила, когда подошли эти двое молодых офицеров! Но и среди них есть люди, оказывается. Не все звери. Только бы добраться до Спасска, а там проще...
Как она стремилась быстрее оказаться на месте, снять с себя этот груз постоянного страха, ежесекундной настороженности, боязни своей тени, соседа, взгляда, скрипа, стука! О господи...
Нервы у Вероники действительно были натянуты до предела. Натура эмоциональная, она всегда и все делала с излишней горячностью, торопливостью, советы порой воспринимала вполуха, надеясь на свою интуицию. Напутствуя ее, Лоренс говорил:
«Вам необходимо чрезвычайно остро проникнуться ответственностью. Слишком сложна обстановка, чтобы можно позволить себе расслабиться».
Вероника была неравнодушна к Лоренсу. Встречались-то всего раза три, а сердце так сладко замирает при одной мысли о нем...
«Штабу партотряда Вольского наша информация крайне нужна, — продолжал Лоренс. — Что в тылу Дитерихса? Его военный потенциал? Чем заняты японцы? Отношение деловых кругов и дипломатического корпуса к новой авантюре. Вот-вот возможны боевые действия. Надо успеть».
Почему Лоренс послал именно ее? Ну, во-первых, во-вторых и в-третьих, женщина. Ей легче, чем мужчине, который обязан быть или в земской рати, или на печи сидеть. Потом, Вероника еще ни одного поручения не провалила. Она рьяно бралась за каждое дело. При такой поспешности могли быть и просчеты. Поэтому Лоренс напутствовал: «Максимум осмотрительности, бдительности». Вероника спросила у него, подняв черные брови: «И только?» Лоренс улыбнулся, но взгляд оставался строгим: «Берегите себя, Вероника. Вы нам очень нужны, вот такой энергичной и устремленной. — Со значением добавил: — И милой».
«Почему он так сказал?» — думала Вальковская теперь.
Отдохнув в горячей воде, она поднялась, окатила себя из ковшика. Подошла к зеркалу, покрытому туманом, протерла в нем оконце, покрутила головой, подумала: вроде ничего. Недаром ведь к ней подошли офицеры. Надавила кончиками пальцев на припухлости под глазами, покусала неяркие губы, возвращая им свежесть. Тряхнула головой, и собранное на голове сооружение рассыпалось. Ее прямые и жесткие волосы плохо держали прическу.
Вдруг, вспомнив, рассмеялась. Прапорщик привел ее в номер, болтая о какой-то чепухе, галантно помог снять пальто и взялся было за пуговицу ее кофточки. После прямого взгляда Вальковской он не сконфузился, а, обхватив ее за талию, крепко прижал к себе, потянулся к губам. Она расхохоталась, а он все смотрел на нее, хлопая длинными белесыми ресницами, как годовалый бычок.
— Милый юноша, — как можно сердечнее произнесла она, — для вас я старуха. У вас должна быть хорошенькая, румяная, как и вы, девушка. Если еще нету, обязательно разыщите!
Как он сконфузился! Мальчик! А ротмистр ничего. Симпатичный мужчина.
Выйдя из ванной, Вальковская принялась одеваться, страдая от того, что не может сменить белье. Хотела уже лечь в постель, когда в дверь постучали. Сердце екнуло в дурном предчувствии. Отомкнула — и обрадовалась:
— Ах, это вы, господа!
— Мы не помешаем? — спросил прапорщик Кавкайкин, проходя в комнату.
— Как, уже можно ехать?
Ротмистр подтвердил:
— Да, можно ехать. Автомобиль подан.
— Зачем нам автомобиль, здесь же совсем рядом!
— Ничего, — успокоил он, — лучше доехать. Темно, да и небезопасно ночами здесь.
У подъезда действительно стоял автомобиль с крытым верхом. Прапорщик помог Вальковской сесть сзади, устроился сам, ротмистр — впереди, возле шофера, Когда Вальковская сообразила, что ее везут не к вокзалу, а куда-то в город, забеспокоилась:
— Куда это мы, господа?
Кавкайкин успокоил ее:
— На минутку в одно местечко заглянем. Не волнуйтесь.
Ехали они долго. Наконец остановились у трехэтажного кирпичного здания с часовым у подъезда. Напротив, в сквере, расположилась сотня казаков. Там жгли костры, ржали кони, раздавались громкие пьяные голоса, пиликала гармошка.
— Прошу вас, — открыл дверцу прапорщик.
При виде окон, забранных в решетку, ощетинившуюся острыми металлическими заусеницами, Вальковская поняла, куда ее привезли, и почувствовала, как стали плохо слушаться ноги, губы непроизвольно задрожали. «Неужели все? Неужели?.. — больно билось в висках. — Привезли сюда обманом. Устроили в гостиницу. Зачем? Чтоб не сбежала. Пока я плескалась, как утка, они успели проверить легенду. Но документы сработаны добротно. Идею с телеграммой предложила я сама и уверена в надежности».
В кабинет она вошла почти спокойно.
Дзасохов бросил фуражку на подоконник, снял шинель, пригладил волосы, устроился за столом и только тогда пригласил Вальковскую сесть.
— Что это значит? — спросила она у ротмистра. — Я в чем-то провинилась перед вами?
— Курите, — предложил Дзасохов коробку с папиросами.
— Нет, благодарю вас.
— Тогда, если позволите, я закурю.
— Да, да, пожалуйста.
— Спасибо. Итак, Вероника, или как вас там еще, куда вы пробираетесь и с какой целью? Прошу отвечать четко, коротко и по сути.