Тревожные рассветы
Шрифт:
— Есть, товарищ полковник! — ответил замполит.
До заставы можно дойти пешком, но нас усадили в газик, бережно повезли.
…Нам помогли раздеться, не знали, куда усадить, чем попотчевать, наперебой расспрашивали: как преследовали, как задерживали, как, как, как… Рязанцев сказал: «Потом, потом. Слабость одолела».
Прав Рязанцев: после расскажем.
Кое-как поели, добрались до кроватей. Я лежал плашмя и словно погружался в пучину, а надо мной смыкались звуки: воркование одичавших голубей на водонапорной башне, зуммер в комнате дежурного, топот ботинок по коридору.
«Жизнь
Владимир Николаевич Дружинин
Сигарета
[текст отсутствует]
…чемоданы он не станет. Для этого необходимо попросить разрешения. Но где тут отыщешь хозяина!
— Вы устали? — спросил Нестеров.
— Да, да, отчасти устал… Совершенно верно…
Он передумал. Он опускает пакеты на пол. Похоже, Вендель сегодня не совсем в своей тарелке. Это не удивляет Нестерова. Он допускал такую возможность — Вендель назначил свидание Милашкину, но не нашел его в условленном месте. Милашкин скрывается, его ищут. И если так, то Вендель в тревоге. Да, так и есть — подошла его очередь у таможенников, а он забыл, в какой кучке ею чемоданы. Озираясь поднимает пакеты… Вендель устал, а сутолока перед отъездом хоть кого собьет с толку.
«Итак, наблюдение усилено, — констатирует Нестеров, — но результатов пока никаких. — И вдруг его охватывает досада: — Э, топчешься тут зря! А милиция зевает!»
Вся кладь Венделя плывёт, чуть покачиваясь, на транспортёре. Пакеты из универмага, два чемодана — один плоский, ворсистый, из оленьей кожи, другой маленький, толстый, с глянцем, из какой-то синтетической дешёвки.
Нестеров старается смотреть не только на вещи Венделя. Проверка его багажа затягивается — коллекционер везет множество мелочей.
Как можно найти что-нибудь, когда не знаешь сам, чего ищешь? Сейчас именно такой случай. Ни одна инструкция не скажет, как надо поступить. Немыслимо прощупать все тряпки, вспарывать кукол, открывать все бесчисленные коробочки, конверты, взвешивать на руке каждую банку с икрой, каждую пачку грузинского чая… Нет, как не говори есть качество, о котором молчат инструкции, — это интуиция, чутьё…
Чтобы не проявлять слишком большого интереса, Нестеров отходит, потом возвращается. Таможенник потрошит чемодан из оленьей кожи. «Бесполезно», — думает Нестеров с тоской. Минут пятнадцать всего-навсего осталось Венделю пробыть на нашей территории. Если он жулик, то очень умный, и поймать его здесь, у самого рубежа… Как счастлив был бы Нестеров снять всякие подозрения с этого человека. Подвести какой-то итог, так или иначе завершить это томительное блуждание в потёмках…
Таможенник докопался до значков. В его руке, поднятой к глазам, блестит искорка.
Солнце льется… [текст отсутствует] …вокзала, высвечивает значок, высвечивает седые виски таможенника. Он чем-то недоволен. Нестеров делает шаг вперёд.
— «Почётный железнодорожник», — говорит таможенник и поворачивается к Нестерову.
Брови Венделя лезут вверх.
— Это нельзя? Нет?
— Откуда это у вас? — спрашивает Нестеров. — Купить это в магазине вы не могли.
— Извините, господин офицер… О нет, то есть, конечно да, не в магазине… Мне подарили…
Он ещё раз просит извинить его.
Сияющий на значке серебряный паровоз, награда знатному железнодорожнику, остаётся в таможне.
Инцидент исчерпан.
Вещей Венделя уже нет на конвейере. Но ему ещё раз выходить на причал, к судну. Вендель ведь турист, а ещё не вся группа туристов собралась. Кто-то задержался в гостинице. Автобусы всё ещё прибывают. Куда-то исчез руководитель группы.
— Неразбериха, — Вендель чётко произносит трудное русское слово. — У нас часто обвиняют русских, а мы сами… О, мы сами не прекрасный пример, нет.
Сигарета его опять погасла.
Нестеров не предлагает огня. Руки у Венделя свободны, сам справится. Но закурить он не спешит.
Люди часто курят, чтобы усмирить нервы. А Вендель нервничает. Характер у него живой, ждать ему, разумеется, тошно. Возможно, есть и другие причины для беспокойства. И однако, вместо того чтобы закурить, он жуёт сигарету, вынимает изо рта…
В двух шагах урна. Чего проще — бросить окурок туда. Почему же Вендель колеблется? Может, потому, что ощутил взгляд Нестерова, сейчас более пристальный? Рука с окурком застыла в воздухе. Потом появилось новое выражение лица — решительное, почти злое. Вендель размахнулся и резко швырнул окурок в урну.
Что-то много переживаний из-за окурка!
Правда, и в окурках попадаются «начинки». Но этот наверняка пустой, бросовый.
Так в чём же ткут дело?
Венделя окликают. Группа уже собралась, все формальности…
[текст отсутствует]
Виктор Лукьянович Пшеничников
Там, за Полярным кругом…
Тупорылый вездеход на большой скорости мчался по тундре. Повсюду расстилался потемневший за лето мох. На поворотах выбрасывало из-под гусениц вездехода то скрипучий гравий, то ошмётки ягеля, и тогда обнажалась упругая тундровая земля, уходя назад, за приземистые холмы, двумя параллельными колеями.
Серая, неинтересная растительность, тянущаяся на многие километры влево и вправо, поражала Паршикова своим унылым видом. Вездеход покачивало на неровностях земли, усыпляюще гудел двигатель, в кабине было душно — тут поневоле заснёшь.
Но Паршиков не спал. Цепко вглядываясь в окружающее, он узнавал и не узнавал знакомые места, откуда уехал всего-то четыре года назад, когда поступил в офицерское училище.
Объезжая очередной невысокий холм, вездеход накренился.
— Остановитесь, — сказал водителю Паршиков, внезапно ощутив острое желание пройтись по земле.
Затянутая сивым курчавым ягелем, земля под ногами почти не ощущалась, гладкие кожаные подошвы сапог скользили по мху, будто по маслу. Идти было так же приятно, как в детстве по летней дорожной пыли, когда босые ступни по щиколотку окунаются в ласковую, приятную глубину земляной горячей муки.
Воздух тяжеловато пах сыростью, по которой угадывалось стремительное приближение зимы. Паршиков вдыхал и вдыхал этот слегка напоминавший болотный, только менее отчётливый запах тундры, и ноздри его раздувались совсем как у охотника, издалека почуявшего дым костра и долгожданное жильё.