Тревожный август
Шрифт:
– Так, – начальник встал, – это уже кое-что. Ну а дальше?
– В квартире мы обнаружили убитых: лейтенанта, его родителей и неизвестного в форме ВОХРа. Найдена всего одна гильза от пистолета ТТ: судя по кобуре, этим оружием пользовался Ивановский.
– А в командирской книжке у него что записано?
– Все дело в том, – Данилов полез за папиросами, – что документов у лейтенанта не обнаружили.
– Значит, их забрали.
– Больше гильз не нашли, видимо, стреляли из наганов. Кстати, у убитого налетчика на поясе кобура от нагана. Точнее сообщат патологоанатомы и
– Следовательно, картина такая. Четверо неизвестных врываются в дом Ивановского, избивают его родителей…
– Обыскивают квартиру, – добавил Данилов.
– Да, обыскивают. Значит, что-то ищут. Поэтому, видимо, и били, заставляли признаться. Им это «что-то» очень нужно было. Просто так на тройное убийство не пойдешь. В общем, поздравляю, Данилов: банда у нас появилась. Опасная банда. Что-нибудь взято из дома?
– На полу валялась шкатулка. Нестерова показала, что в ней убитая Мария Дмитриевна Ивановская хранила ценности. Нестерова считалась невестой сына, поэтому ей были известны некоторые вещи. Так, например, она рассказала, что там хранились сапфировые серьги с бриллиантами, которые покойная собиралась подарить ей к свадьбе.
Некоторое время они сидели молча, глядя друг на друга. Потом Данилов сказал:
– Не думаю, что Нестерова связана с этим делом. Девушка она хорошая, студентка, комсомолка.
– С тобой прямо страшно становится, Иван, – усмехнулся начальник, – ты мысли читаешь.
– Так работаем вместе сколько.
– Откуда у Ивановского-старшего драгоценности?
– Он ювелир, очень известный. Крупнейший специалист, так сказать, художник своего дела.
– Но ведь не из-за сережек к нему пришли. Сколько они, кстати, могут стоить?
– Об этом поговорю сегодня днем со специалистами.
– Надо узнать, зачем они приходили.
В дверях бесшумно появился Осетров:
– Товарищ начальник, там Муравьев товарища Данилова спрашивает.
– Давай зови его.
Игорь вытянулся на пороге. Данилов с удовлетворением оглядел его ладную фигуру, туго затянутую портупеей. Игорь последнее время ходил в форме. Гимнастерка сидела на нем как влитая, орден Красной Звезды, полученный за декабрьские бои под Москвой, заметно выделялся на сером коверкоте.
«Он поэтому и носит форму, – про себя улыбнулся Иван Александрович, – из-за ордена». И пока Игорь произносил уставные слова приветствия, Данилов подумал о том, как все же война взрослит людей. Прошло всего ничего, а Муравьев стал уже вполне зрелым человеком и толковым оперативником.
Игорь подошел к столу, сел в кресло. Даже по тому, как он держался в кабинете начальника, вызов к которому не всегда приятно кончается для любого работника МУРа, чувствовалось, что Муравьев знает цену своим словам и уж если решил что, то мнение свое будет отстаивать до конца.
– Сегодня утром я посетил директора производственного комбината Ювелирторга.
– Посетил, – Данилов засмеялся. – Ну Муравьев! Посетил – считайте, что вытащил человека утром из постели. Сработано оперативно, но не совсем вежливо.
Игорь развел руками.
– Ничего, – сказал начальник, – продолжай, Муравьев.
– Ивановский, – Игорь достал блокнот, – характеризуется с самой лучшей стороны. Старый большевик-подпольщик. В его мастерской резали шрифт для искровских типографий. Участник октябрьских боев семнадцатого года в Москве, воевал в гражданскую, но был отозван для работы по специальности в Гохран. В двадцатые годы выезжал в качестве эксперта за границу, при продаже наших драгоценностей. Активно участвовал в разоблачении группы Шелехес – Пожамчи.
– Так ты, Иван, его должен был знать, – перебил Игоря начальник МУРа, – ты же этим делом занимался.
– Нет, – Данилов покачал головой, – я тогда ездил арестовывать двух барыг, чисто техническая работа. Молодой был, еще, наверное, младше Игоря.
– Так, – начальник достал спички, закурил, – а я кое-что помню. Ну, давай дальше.
– Ивановский, – так же ровно и бесстрастно продолжил Муравьев, – награжден орденом «Знак Почета», имеет благодарности и грамоты ВЦИК и Совнаркома. В октябре 1941 года к нему в мастерскую поступило много ценностей, камней и золота от эвакуированных предприятий Ювелирторга Белоруссии и Украины.
– Так, так, – начальник застучал пальцами по столу. – Зачем они поступили?
– Для сортировки, оценки и реставрации.
– На какую сумму?
– Приблизительно на три миллиона рублей.
– Что дальше?
– В ноябре, когда обстановка под Москвой обострилась до предела, Ивановский и его помощник Попов сложили ценности в специальный ящик, опечатали его и вывезли из города. В дороге Попов умер от воспаления легких…
– Подожди, Игорь, – сказал Данилов. – А почему Ивановский не сдал ценности в банк?
– Тогда, в период эвакуации, поступило распоряжение работникам Ювелирторга самостоятельно вывезти ценности.
– Распоряжение, прямо скажем, не совсем понятное, но сделаем поправку на обстоятельства того времени, – сказал с иронией начальник. – Вот теперь кое-что проясняется.
– Как вывозились ценности из Москвы? – спросил Данилов.
– Ночью, на машине, с инкассаторской охраной.
– Все довезли?
– Сдано точно по акту, копия у меня.
– Мне кажется, товарищи, – начальник встал из-за стола, прошелся по кабинету, – кто-то знал, что ценности Ивановский увез домой. Знал, что увез, но не знал, что сдал государству. Вернее, не поверил. Психологически не мог обосновать. Думал, мол, ювелир, известный мастер, а здесь такие деньги сами в руки плывут. Я полагаю, что навел на Ивановского тот, кто знал, что у него хранятся ценности. Муравьев, поезжайте в кадры Ювелирторга, возьмите личные дела всех, кто сталкивался с Ивановским по работе…
За разговором никто не заметил, как наступило утро. Стало светлеть. Постепенно прохладный ветерок вытянул из кабинета слоистые клубы дыма, и все трое почувствовали, как они устали. Но их работа только начиналась, и никто не знал, сколько продлится она, сколько листов ляжет в папку с надписью: «Дело об убийстве гр-на Ивановского Д. М.».
Звонок телефона известил о начале нового дня. Начальник снял трубку. После первых же слов невидимого собеседника он внимательно поглядел на Данилова.