Трезуб-империал
Шрифт:
Сквира побрел через грязь, мимо груд разбитых кирпичей… Потом развернулся и, все больше ускоряясь, пошел обратно…
Он снова был в ювелирном пассаже. В тепле и чистоте, среди белого и желтого сияния. Мама с дочкой еще находились здесь. Женщина опять смотрела на витрину. Девочка опять смотрела на капитана. Но молчала.
Северин Мирославович, оставляя за собой грязные следы, пересек пассаж и неожиданно оказался в огромном, ярко освещенном пространстве. Огромном. Безграничном. Он остановился у перил, отделявших его от чего-то, что он сначала принял за обрыв. Он стоял на краю галереи, идущей по периметру этого
От открытого пространства в центре лучами расходились многочисленные проходы, по которым сновали люди. Внизу, на первом этаже, был каток, и там каталась небольшая компания — взрослые и дети. Между этажами двигались сияющие лифты и эскалаторы. Как в метро. Повсюду виднелись островки зелени, фонтаны, античные статуи…
Здесь было так красиво! Сквира, будто завороженный, глядел на эту роскошь. Он не верил своим глазам.
Какой-то прохожий случайно толкнул его.
— Из вины каюсь, — сказал он на ходу, и капитан вышел из оцепенения.
Он направился к одному из эскалаторов и наткнулся на что-то вроде карты. Рассмотрев ее, он понял, что это — просто магазин. Гигантский, невообразимый, но всего лишь магазин, где продается все — еда, игрушки, одежда, книги, электротовары, парфюмерия… Тут были свои рестораны и кафе, детская площадка, турбюро, кегельбан, тир и стоянка для машин…
Северин Мирославович поднялся на эскалаторе на пятый этаж, чтобы увидеть это чудо сверху. Там располагался кинотеатр. На десяток залов. И в каждом шел свой фильм… Немыслимо! Никогда нигде никто не мог додуматься до такого…
Сквира спустился обратно и обнаружил магазинчик — что-то вроде газетного киоска, — в котором можно было не спеша бродить среди стеллажей. На трех стендах в центре и, конечно, на полках вдоль стен были расставлены сотни журналов и газет. Может, тысячи. На первой же попавшейся на глаза газете значилась дата: «Пятница, 24 сентября 1982 г.»…
Большинство газет и журналов было на украинском. Со странными словами и оборотами, но это был, несомненно, украинский язык. На стеллаже с надписью «Местная пресса» лежали «Вечерний Володимир», «Часопис Володимира», «Володимирский хроникарь», «Ежедневный Володимир», «Володимирский курьер»…
Похоже, Сквира находился в том же городе и в том же дне. Просто все было другим.
Капитан побродил между стендами, обнаружил надпись «Общерусьские издания», просмотрел заголовки. И испытал очередной шок — жизнь этого мира совершенно не походила на ту, к которой он привык. …Король Максим III перерезал ленточку при открытии крупнейшего в стране медицинского центра и произнес прочувствованную речь о величии русинской нации. Гетман Малой Руси-Украины князь Городецкий объявил, что не будет баллотироваться на второй срок. Презес Бернштейн наложила вето на решение Центральной Рады по кредитованию хуторских хозяйств, но Надзорная Рада преодолела ее вето и вернула закон на доработку. Кошевой Центрального Провода некто Карлайл провел заседание кошей, на котором подверг жесткой критике кошевого угольно-перерабатывающей промышленности. Тот подал в отставку, но король ее не принял. Русинская сборная надеется в предстоящем матче пробить оборону Польши, выставив Пшевальского в нападение…
Заголовки газет обескураживали. Попробовав читать их все подряд, Сквира потерял ощущение реальности. Там упоминались Великое Княжество Эльзас-Лотарингия, Федеративная Республика Амазония, Хорватия и Босния как отдельные страны. Прочтя, что крупные забастовки прокатились по Болгаро-Сербской Конфедерации, капитан просто положил газету на место и ушел.
И сразу наткнулся на нумизматический магазинчик. Он хотел было пройти мимо, но вдруг увидел в витрине десяток монет советской мелочи и несколько железных рублей с гербом СССР. Хозяин выбежал из-за прилавка и начал рассказывать на своем удивительном языке, что это уникальные монеты неизвестного государства.
Капитан усмехнулся, полез в карман и предложил хозяину монеты, которые были у него с собой. Тот немедленно принялся расспрашивать, откуда они у Сквиры, что означает этот странный герб и слово «СССР» на аверсе. Северин Мирославович честно рассказал. Скорее за эту диковинную легенду хозяин купил у него один юбилейный рубль, небрежно отсчитав пять купюр по десять кроков.
Выяснилось, что кроки, шаги, то есть — это своеобразные копейки. Пятьдесят кроков — конечно, мало, но увы, хозяин лавки уже свыкся с советскими монетами и больше золото за них не предлагал.
В центре витрины на темно-синем бархате лежали трезуб-империалы. Разные. С разными изображениями и надписями. Серийные и юбилейные. В их стройных рядах зияла прореха.
Хозяин объяснил, что это место предназначено для империала, выпущенного к восьмисотлетию королевской династии. Предыдущий лежавший здесь экземпляр забрал тот самый посетитель, который принес советские монеты. Новый же золотой еще не поступил.
— Тот посетитель сам выбрал? — спросил Сквира, и хозяин стал подробно рассказывать, что он предложил покупателю гораздо более ценную монету, империал короля Стефана XIV, но покупатель пожелал империал к восьмисотлетию, настаивал, ничего не слушал. Только эту монету хотел…
Потом Сквира еще долго бродил по магазину, пока, наконец, не оказался на первом этаже прямо перед выходом. Прошел через раздвигающиеся двери, миновал стоянку для машин и очутился на городской улице.
Капитан брел по бульварам, утопающим в зелени, ошарашенный и видом редких ночных прохожих, и чистотой тротуаров, и блеском витрин.
В какой-то момент он вышел на большую площадь, типичную средневековую площадь — с одной стороны храм, с другой рынок, вокруг муниципальные дома и музеи… Сквира замер, глядя на Успенский собор, тот самый, в котором находился краеведческий музей. Тот самый, проникнуть в который они с Богданой и Квасюком так и не смогли всего лишь час назад…
Собор, подсвеченный прожекторами, сиял в ночном небе позолотой куполов. По площади бродили несколько человек, с виду туристы. Они сверкали фотовспышками и негромко переговаривались. Капитан обогнул собор и увидел еще одну группу туристов у входа в епископские палаты, тоже ярко освещенные.
У подножия застроенного старинными домами холма — там, где ей и положено быть, —текла река. Только одетая в каменные берега. Сквира смутно припоминал, что она называется Луг. Те же изгибы, та же неспешность. С другой стороны реки, где должны были раскинуться заливные луга, тянулся все тот же старый город — дома, улочки, площади, шпили, купола, яркие огни…