Три безумных недели до конца света
Шрифт:
– Это знамение свыше, – самоуверенно заявил фон Шайтан, растягивая бледные губы в улыбке.
Секретарь, прилизанный, безликий мальчик, молча улыбнулся шефу одними уголками губ и нервным жестом поправил галстук.
– Господин премьер, все собрались в зале заседаний. Ждут.
– Что же ты молчишь? Пошли! Да пошевеливайся же!
Секретарь обижено поджал губы и бросился открывать шефу дверь. Премьер нервно передёрнул плечами и перешагнул через порог. От секретаря ничего другого и не ожидается, кроме того, как делать все дела
Фон Шайтан вошёл в зал, где должен был заседать сенат, нагло стуча каблуками блестящих штиблет. Решительно опустился в кресло. И проговорил формулу открытия заседания металлическим голосом.
На сей раз совет собрался в Малом зале. Присутствовали лишь самые важные сановники государства. Фон Шайтан восседал во главе гигантского овального стола. Брови его были сдвинуты. Лицо перекошено. Члены сената, сидевшие вокруг стола, злобно переглядывались.
Камеры урчали довольно, записывая каждое произнесённое слово и отображая каждое движение губ важных государственных деятелей.
– Господа! Страна объята недовольством, – со значительным видом заявил министр Всеобщего Вооружения фон Пустофф. – Народ требует отставки президента.
– Население, доведённое до предела последствиями вашей политики, выступает против правительства. А это уже не просто недовольство, а революция, – напыщенно добавил сенатор фон Верходув, глава оппозиции.
Он был страстен и суров. Как коса в руках смерти. Фанатичный защитник общественного блага, как он сам понимал это благо, Фридрих фон Верходув считал вероятную революцию своим частным делом. Костлявый, дебелый, с длинным отёкшим лицом, он со страстной ненавистью глядел маленькими обезьяньими глазками на фон Шайтана. Тайная борьба, которая подспудно шла весь последний год между ним и премьером, сегодня стала явной.
– Кто уполномочил вас, господин сенатор, говорить от лица народа? – приторным тоном поинтересовался премьер.
– Боюсь, вам никогда не понять истинных масштабов катастрофы, постигшей страну, – покачал головой фон Авоськин, представитель партии Наконечников, приходя на помощь своему соратнику. – Народ жаждет перемен. Революция уже готова разразиться.
И почесал нос, вспоминая, о чём именно толковал ему несколько минут назад его референт. Однако ничего почему–то не вспомнил и загрустил.
– Разве у нас не имеется в наличии законов, запрещающих революцию? – поинтересовался фон Шайтан и обвёл зал вопрошающим взглядом.
– К сожалению, не имеется, – заявил советник по Особо Секретным Делам Нимфодор фон Борофф.
– Значит, надо выпустить пару–тройку соответствующих законов. Вот вы, фон Борофф, этим и займётесь! – изрёк премьер. – Коли законы недостаточно хороши, пусть, по крайней мере, их будет много.
– Гениально, шеф! – пискнул советник по Крайним Случаям Базиль фон Зайкинн и заёрзал в своём кресле под раздражёнными взглядами оппозиционеров.
– И вообще, чтобы народу было бы не до революций, надо быстренько обложить этот самый народ новыми налогами, – удивил собрание ещё одной готовой фразой фон Шайтан.
Таких фраз у него имелось множество. По паре на любой случай. В конце концов, он ведь был профессиональным политиком. А профессионализм политиков, как раз в том и заключается, чтобы вовремя вспомнить заготовки на каждый случай жизни. Дай Бог жизни референтам! Не будь их на свете, что бы говорили народу политики Хватляндии?!
– Ну, думайте, кого мы ещё не обложили налогами? – строго спросил премьер собравшихся.
В зале повисла тишина.
– Да вроде никого и не осталось, – внятно заявил фон Борофф.
Сиятельный этот вельможа, обладающий внушительной осанкой, был возвеличен нынешним премьером почти до абсурда за услуги весьма и весьма сомнительного характера. Блистательная карьера Нимфодора фон Борофф вызывала всеобщую зависть, равно как и титул советника по Особо Секретным Делам, изобретённый специально для него. Благодаря этому титулу сорокапятилетний сановник приобрёл страшную власть не только над рядовыми гражданами Хватляндии, но и над её сановниками.
Он слыл великим крючкотвором, а уж пререкаться с ним не решился бы даже грозный министр Всеобщего Вооружения фон Пустофф. Вот и сейчас, фон Борофф вольготно развалился в кресле и повторил:
– Да вроде никого и не осталось.
И с победоносным видом оглядел зал. Будто бы этот факт был его личной заслугой.
– Государственным служащим ещё полгода назад урезали зарплаты вдвое, – с удовольствием подпел всесильному советнику сенатор фон Авоськин.
И задумчиво почесал лоб, вспоминая подвиги правительства за последние шесть месяцев.
– С частных предпринимателей берут девяносто процентов их доходов, – вспомнил он, наконец. – Студентам перестали платить стипендию.
– А тем, кто не учится и не работает, назначили штраф, – кукарекнул, чуть привстав, фон Верходув.
Этот вельможа считал себя прирождённым главой крупных вассалов. Он олицетворял собой незыблемость прошлого. Ни о каких нововведениях он и слышать не хотел.
– Правда, штраф пришлось отменить, – добавил он с важным видом и грузно опустился в кресло.
– Ну конечно, господа сенаторы ни с того, ни с сего решили, что безработных следует подкармливать из государственного бюджета! – бесцеремонно перебил сенатора фон Борофф, который терпеть не мог старой гвардии.
– В стране не должно быть голодающих. Это вредит лицу правительства, – объяснил сенатор фон Верходув и одарил присутствующих чарующей улыбкой. – Зато мы наложили на многодетных особый налог за каждого вновь рождённого младенца.
– А на бездетных наложили налог за бездетность, – с готовностью подсказал сенатору фон Борофф. И довольно запыхтел, закидывая ногу за ногу, что было нелёгким делом при его излишней дородности.