Три безумных недели до конца света
Шрифт:
Всё понимать, знать, что тебе лгут, и быть не в состоянии себя защитить – это ли не страшнейшее горе?! И что может дать бунт, когда нет среди них настоящего вождя?! Сжимая кулаки, каждый хватляндец думал в отчаянии, как быть дальше.
– Как быть дальше? – спросил фон Шайтан своих сенаторов с кислой усмешкой. Голос его звенел. – Наша задача отныне: не допустить ни революции, ни контрреволюции.
– Каким образом? – не выдержал фон Верходув.
– Придумаем что–нибудь, уж будьте спокойны! – улыбаясь одним ртом, заявил премьер. Причём глаза его в этой улыбке никакого участия не принимали. – Историю нельзя пускать на самотёк. Историей надо
Этой замечательной фразой он закрыл сие плодотворное заседание. Вздохнув с облегчением, присутствующие принялись собирать рабочие документы. Поднялся приятный предобеденный шум. И вот уже Базиль с Нимфодором решали, куда бы им пойти перекусить, когда премьер вдруг поманил советников костлявой рукой.
– Как обстоит дело с нашим бывшим министром? – спросил он, нервно постукивая костяшками пальцев по столу. – Я ещё сегодня утром ждал вас к себе. Надеюсь, вы его уже освободили?
Базиль в ужасе взглянул на премьера. Вообще–то они с Нимфодором решили, что накануне премьер просто пошутил. Разве можно выпустить этот ходячий источник скандалов оттуда, куда его так удачно запрятали?!
– Ну, и чего же вы ждёте? – буравя советника по Крайним Случаям чёрными без блеска глазами, снова спросил фон Шайтан.
– Мы готовы доставить вам его в любое время, – прошептал фон Зайкинн.
– Вот прямо после обеда и доставьте! – рявкнул фон Шайтан.
Фон Зайкинн взглянул на шефа: понимает ли он, чего требует?
Говорят же, что самый лютый враг человека – он сам. Ибо никто другой не сумеет навредить сам себе столь благополучно.
9
Шёл седьмой месяц заключения бывшего министра. Фон Саботаж сидел у окна, изучая сад клиники для душевнобольных, обнесённый глухой, бетонной стеной. В стерильной комнате психиатрической клиники пахло хлоркой, лекарствами и ещё чем–то душервотным. Каким образом страна, которая вот уже целый век успешно торговала с Марсом, выиграла войну с Венерой и, наперекор всякой логике и высоким идеям философов, вернула всю планету Зиг к феодальному правлению, никак не сумела победить этот отвратительный запах лекарств в своих собственных больницах?!
– Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться! – шептал себе под нос Фотис фон Саботаж, выстукивая на стекле грустный марш.
Но стена, отделяющая сад клиники от внешнего мира была высока.
– Лестница. Вот, что помогло бы мне выбраться отсюда, – водя вспотевшим от волнения пальцем, рассуждал сам с собой душевнобольной министр.
Его, когда–то лоснящееся от сладкой жизни лицо, слегка осунулось за последние месяцы. Исчезло выражение барской сытости. Выражение властности в глазах потухло. Морщины легли на когда–то гладкий лоб. У рта появились суровые складки. Но фон Саботаж наперекор всему, по–прежнему, верил в свою звезду.
Ещё шесть месяцев назад Фотис фон Саботаж подписывал приказы и издавал законы. А теперь сидит в сером больничном халате, сшитом, вероятно, до Великого Переселения, когда их предки спокойно жили на Земле и даже не мечтали о переселении на планету Зиг, и глядит в окно с надеждой на спасение.
А из–за чего всё это случилось с ним? Неужели из–за того, что он, фон Саботаж имел неосторожность предложить премьеру Хватляндии клонировать динозавров в самый неподходящий момент?
Фотис очень хотел представить всё происшедшее именно таким образом, хотя прекрасно знал истинное положение вещей. Но что всё–таки заставило его друга и покровителя фон Шайтана поступить с ним столь низким образом? И бывший министр перебирал и перебирал в уме различные предположения. И в миллионный раз попытался восстановить в памяти свой последний разговор с премьер министром.
– Надо же хоть как–нибудь прокормить страну! – решительно выдвинул тогда министр Жизни и Смерти самый веский в их споре аргумент.
– Какого чёрта?! – завопил премьер ему в ответ. Четырёхугольные скулы его обозначились ещё отчётливее. Нервно запульсировали желваки под смуглой кожей. – Ты что, совсем рехнулся? Понимаешь вообще, о чём говоришь?
– Да ты только представь, друг Фридрих, сколько свежего мяса имеется на такой мымре! Небось, целую провинцию одной тушей можно прокормить, – глядя водянистыми глазами на давнего друга своего, проговорил Фотис.
Холодные глаза премьера остановились на министре. В глазах – не то издевательство, не то укор.
– Да у тебя что, крыша поехала? Ты чем динозавров этих кормить собираешься? В стране и так – голод.
Вот тогда–то это и произошло: фон Саботаж похолодел от ужаса и сделал непоправимую ошибку – стал защищаться.
– Об этом я как–то не подумал…, – растерялся он и даже умолк на целую секунду.
Такое происходило с ним весьма и весьма редко. Фотис почти никогда не терялся. И не имел обыкновения молчать.
– Ну, травку какую–нибудь достану…, – пробормотал он, – синтетическую…
– Травку?! Да я ею и людей накормлю. Тем более что именно мне принадлежат все заводы страны, производящие синтетическую траву.
Премьер сдвинул брови, отчего его лицо показалось ещё ассиметричнее. Бледные синеватые губы скривились. Без слов, он лениво указал министру на дверь. А уже наутро за Фотисом приехали советники премьера. Посадили в чёрный фаэтон и оставили в психиатрическую клинику.
Впрочем, даже тут Фотис фон Саботаж оказался счастливчиком. Не каждому удаётся так дёшево заплатить за все свои преступления! Правда, бывший министр так не думал. Он всегда был слишком удачливым, чтобы так просто смириться с опалой.
Он прекрасно знал, что здесь его заключили вовсе не по причине выращивания каких–то там динозавров. Корни его опалы вели прямиком в незаконную деятельность Фотиса.
Впрочем, считал он, пока действие не названо, его можно считать не существующим.
10
Весь сыр–бор в хватляндской прессе разгорелся в связи с сомнительной деятельностью Фотиса фон Саботаж со скользкой личностью, неким Тимом фон Тёмненьким. Дружба их началась давным давно, в те годы, когда Фотис только начинал свою политическую карьеру. Именно тогда молодой, но уже не по возрасту прыткий Фотис, познакомился с видавшим виды Тимом фон Тёмненьким, только что приобретшим это интересное имя.
Ибо под своей настоящей фамилией, которая и звучала–то вовсе не так аристократично, он уже не мог появляться в приличных домах. Слишком уж часто Сашку Стыбринского, ещё не ставшего Тимом фон Тёмненьким, вызывали в суд. Надо сказать, что этот самый Сашок был великим мастером по деланию денег из воздуха. Есть, знаете ли, на свете и такая специальность.
Ведь на заре своей юности, задолго до того, как наловчиться крутить огромными деньгами с министрами, Стыбринскому пришлось освоить самые рядовые преступления. Начинал он свою необычную карьеру обыкновенным мелким мошенником.