Три безумных недели до конца света
Шрифт:
11
Прошли месяцы. И вот совсем недавно, в квартире фон Тёмненького зазвонила акустическая ракушка. На другом конце связи полумёртвый от страха фон Саботаж почти визжал от страха:
– Нашу с тобой Кассу Международной Взаимопомощи поручили проверить финансовой комиссии, а в частности, фон Клещу. А это Клещ мало того, что въедлив, так ещё и взяток не берёт. Между тем Большая Финансовая комиссия решила вести следствие именно сейчас, когда премьер находится в отъезде.
– Голубчик, да не нервничай ты так! –
Оба боялись говорить о своих преступлениях прямо. Да и зачем?! Ведь если всё называть своими именами, можно сойти с ума!
Но успокаивая Фотиса, сам фон Тёмненький ощутил почти животный страх. И не напрасно. Выглянув в окошко, он увидел прячущегося за углом его дома тайного агента.
«Всё, конец!» – вихрем пронеслось в голове.
Тим решил бежать. Но открыв дверь, обнаружил в коридоре второго агента. Вскоре он понял, что его обложили, как волка на охоте…
Его нашли пятью часами позже лежащим под окнами своего рабочего кабинета, истекающим кровью на асфальте. Говорили, что кто–то собственными глазами видел, как великий предприниматель выбросился из окна. Но действительно ли он выбросился сам, или ему в этом кто–то всё–таки помог, навсегда осталось для хватляндцев загадкой.
Все остальные действия агентов, обложивших бывшего любимца всесильного министра фон Саботаж, также были окутаны тайной. Известно только, что фон Тёмненький, несмотря на тяжёлую рану в голове, остался жив. Но никто не знал его местонахождения даже после того, как он полным инвалидом вышел из больницы. Тим фон Тёмненький просто пропал. Как в воду канул.
До самого последнего момента, вплоть до несчастья с Тимом, Фотис воображал, что ему всё сошло с рук, как сходило с рук всегда. Чем больше он воровал, тем естественнее казались ему все последующие его операции по умыканию чужого добра.
В конце концов, разве он виноват в том, что другие люди равнодушно проходят мимо лежащих на дороге денег?! Разве он виноват в том, что его глаза всегда находят всё, что блестит?! И пока другие с удивлением вглядываются в синеву неба, с восторгом вслушиваются в мурлыканье скрипки, и прижимают к себе любимую женщину, он, Фотис фон Саботаж, неустанно выискивал способ унести всё, что плохо лежит. Да если учесть ещё один его великий талант, заключающийся в том, что он всегда умел делиться с вышестоящими своими доходами. Таким образом, заставляя молчать всех.
Ему нравилось думать, что даже сам фон Шайтан зависит от его, Фотиса, ловкости. И что их двоих навек сплотила порука. Действительности, как это ни странно, трудно было пробиться сквозь толщу этих рассуждений. Ведь Фотис фон Саботаж уже давно забыл, каково жить в настоящем мире. Забыл, сколько человеку надо получать за свой труд, чтобы достойно существовать. Со временем ему даже стало казаться, что люди созданы только для того, чтобы он, Фотис, мог бы их общипывать.
Периодически вспыхивающие скандалы с Тимом в главной роли, казались Фотису ничтожными до тех самых пор, пока он не вынужден был навестить своего бывшего партнёра в тюремной больнице. О чём говорили эти двое так, навсегда, и останется секретом. Известно только, что из больницы Фотис ушёл в твердой уверенности в своей собственной неприкосновенности. Как–то забыв, что всё тленно уже по своей сущности. Но фон Саботаж напрасно недооценивал общественное мнение.
Между тем, общественное мнение капризно, как любовница. Сегодня оно ласкает тебя. А уже завтра полно желания тебя же линчевать.
12
Новый рефрактор тихо гудел в углу, анализируя фон несущей ДНК. Диагор с жадностью рассматривал под микроскопом размножающиеся клетки рептилии. Его крепкая шея напряглась. Корни волос вспотели. Руки слегка дрожали от волнения.
Темнота наступала на город.
Учёному трудно было поверить собственным глазам. Трудно расстаться с годами, отданными на решение этой загадки. Целые поколения исследователей разбили свою карьеру о загадку искусственного размножения. И только один он, похоже, добился реального решения проблемы. Диагор боялся отодвинуться от микроскопа.
Окончание работы над этой вековой загадкой, съевшей столько жизненных сил, означало так же, как это парадоксально не звучит, и конец его мечтам. Настало время бросить своё достижение в клубок злых страстей, больного честолюбия и чужой воли.
Профессор с удовольствием затянул бы процесс поисков ещё лет на двадцать. Затянул бы своё счастье. В конце концов, учёный до какого–то предела ещё способен определить судьбу своего открытия. Во всяком случае, до того самого момента, когда он объявит о нём во всеуслышание.
Ибо, как только открытие выйдет в свет во всей своей беззащитной наготе, его судьбой займутся не только чистые умы учёных, но и грязные мозги предпринимателей военного ведомства. Совсем иначе происходит с самим процессом исследования. Интересно, много было бы сделано открытий, если бы исследователь покорно ждал посещения вдохновения?
Помнится, сам великий фон Подгористый, наиталантливейший поэт Хватляндии, признался однажды: «Редко приходит вдохновение в гости. Ну, а когда случится ему придти, не затягивает оно своего визита. Посидит с тобой немножко и уходит без предупреждения…»
Вероятно, именно поэтому, во все времена исследователи пытались провоцировать вдохновение различными способами. И вытаскивать Музу из мира вдохновения буквально за волосы. Известный математик Хватляндии фон Виппер, к примеру, возбуждал приступ творчества, нюхая гнилые яблоки. Он так никогда и не объяснил, через какой тайный трепет этот запах перерождается в его организме в живую плоть цифр и формул. Да и никто, вероятно, этого не знает.
Только с любовной лихорадкой можно сравнить лихорадку исследователя. Только любовное исступление тождественно поиску истины.
– Взгляни–ка, Адонис! – произнес, наконец, решаясь, Диагор. И жестом пригласил своего ассистента заглянуть в микроскоп.
Адонис оторвался от своего аппарата. Он был удивлён: обычно во время работы профессор был молчалив, деловит и суров. Ну а сейчас Диагор просто заходился от волнения. Впрочем, молодой человек не стал долго анализировать происходящее. Послушно подошёл к столу шефа и заглянул в микроскоп.
– Ну, как тебе это нравится?
Адонис молча всматривался в микроскоп.