Три безумных недели до конца света
Шрифт:
– Сегодня я, наконец, понял, почему столько лет мы не могли добиться положительного результата. Ответ таился в самом подходе к вопросу. И всё потому, что такого понятия, как самый важный вопрос в природе не существует. Главное в науке – это правильно ответить на все возникающие в процессе работы вопросы.
– Ответить? – удивился Адонис.
Учитель всегда удивлял его не своим талантом. Нет. Он удивлял молодого человека самим способом мышления.
– Истинно так, мой мальчик. С ответами ещё можно спорить, а вот с вопросами не получается никак. Все устаревшие ответы
Он подумал минуту и добавил:
– Открытие, как известно, всем обязано искусству постижения. И тут всё важно: умение наблюдать, запоминать свои наблюдения, анализировать и систематизировать знания, а также извлекать их из памяти в нужный момент. Все учёные, занимающиеся проблемой клонирования до меня, ставили вопрос так: почему клоны гибнут?
За закрытым окном, над бездной огней, будто по чёрным трассам, мчались блестящие роботы–скакуны. В тумане мутно зажигались рекламы. Дождь стучал по крышам, по серому тенту ресторана.
Рагу стыло на столе.
– Ну а я, после долгих размышлений, пошёл другим путём. Я спросил себя: какова информация, которую несёт в себе клон? И не является ли эта информация непосредственным результатом его гибели? И тогда ответ пришёл сам. Клоны гибнут от некого генеалогического дефекта, который в процессе клонирования, умножается во много раз, вместе с ростом клеток. Таким образом, ошибка растёт и множится, провоцируя смерть клона.
Адонис удивлённо изучал расчёты этого сверхчеловека. Ведь столько лет они сражались с этой проблемой вместе. Но решение, казавшееся сегодня таким простым, почему–то не пришло в голову Адонису.
– Да это же революция в области эволюции! – воскликнул молодой человек с восхищением.
– Да! То, что я сделал, выходит за рамки обыденного! – согласился мэтр.
И захлопнул записную книжку. Да так неловко, что опрокинул свою тарелку на пол. К ним тут же подбежал стильный официант и ловко затёр зелёные подтёки на невыносимо–белой поверхности пола.
Другой официант деловито оттирал несуществующие пятна с пиджака Диагора. Профессор только раздраженно отмахивался от назойливых рук. Его лицо, освещённое неверным светом настольного бра, казалось раскалённым. Покраснели его гладко выбритые щеки, воспалились глаза. Разгорячённый, взволнованный, он ждал, когда официант, наконец, удалится. Тогда Диагор заговорил снова.
– Я сумел добиться того, что клон моей ящерицы жив вот уже целый год. И произошло это только благодаря удачной мысли – удалить некоторые хромосомы прямо из несущей ДНК.
– Так просто? – удивился Адонис.
– Всё гениальное просто, мой мальчик.
И профессор ласково улыбнулся своему ассистенту. Привычным жестом потёр лоб. Худощавое породистое лицо его просияло.
– Впрочем, я решил не останавливаться на этом и получить новое поколение непосредственно от клона.
Тут он достал из ящика колбы. И, показывая их, сказал:
– Поэтому мне снова понадобится твоя помощь, малыш. Теперь нам нужно ускорить процесс размножения клеток.
– Раз нужно, значит, сделаем!
И снова работа захватила их. И снова побежали недели изнуряющего труда. Дни мучительных сомнений. Расчётов до рассвета. Ловли за хвост призрака надежды. Обычные будни учёных.
16
С покорной грустью во взгляде Фотис, как приклеенный, следовал за замызганной медсестрой по дорожке, усыпанной гравием. Краем глаза, впрочем, он не переставал следить за садовником, который возился с инструментами у двери своей кладовки.
Было тихо. Только сонно журчал ручей, бегущий через весь сад, да гравий шуршал под ногами гуляющих. Лиловатые тени синтетических дубов ложились на дорожки, роняющих тяжёлые капли только что прошедшего дождя. Тучи низко бежали над садом. Местами туман приклеился к самой траве.
Когда процессия душевнобольных, наконец, приблизились к заветному сарайчику, фон Саботаж насторожился. Казалось, что он слышит, как бьётся большое добродетельное сердце медицинской сестры.
Фотис осмотрелся и беззвучно отступил к стене, под гущу искусственного плюща. И когда группа гуляющих исчезла за правым углом, бывший министр побежал влево. Но, почти достигнув заветной лестницы, вдруг поскользнулся на мокром гравии и, вскрикнув, упал в грязь.
Медсестра тут же засвистела в свисток. Сумасшедшие испуганно заверещали. Не успел фон Саботаж подняться на ноги, а к нему уже бежал атлетического сложения санитар, поднимая страшный шум. За санитаром пыхтя и отдуваясь, перебирая коротенькими ножками, бежал сам главврач. Бывший министр никак не ожидал от медицинских работников подобной прыти.
«Ну и устроил я им праздничек!» – с восторгом думал он, бодро улепётывая от преследователей.
Первым утомился главврач.
– Пациент, остановитесь! – хватаясь за сердце, закричал он вслед скачущему как заяц бывшему министру. – Да послушайте вы меня! Остановитесь! Вы в лечении нуждаетесь…
Но слова потонули в пластмассовой массе искусственной растительности, в плеске ручейка, вьющегося среди чёрных камней, бормочущего свою вечную древнюю песню. Главврач отнял руку от колотящегося вразнобой сердца. Отдышался. И отрывисто приказал санитару:
– Хватай его, Лазарь! Справа заходи, справа!
Фон Саботаж бросился в сторону, пытаясь пробраться к заветной лестнице. Но путь ему отрезал садовник. Тогда Фотис ретировался, перепрыгнув через ручеёк.
– Хватай его, Лазарь! Слева, слева заходи! – надрывался главврач.
– Поймаете вы меня, как же! – карабкаясь по скользкой поверхности дерева наверх, подбадривал себя Фотис.
– Доктор, он полез на дуб! – с какой–то даже радостью завопил садовник, прыгая вокруг дерева и пытаясь схватить бывшего министра за полы халата.
Главврач стиснул руку в кулак.
– Пациент, немедленно спускайтесь вниз! – глуховатым голосом приказал он. И задрал голову. Фон Саботаж уже был на верхушке. Он остановился на мгновенье, устроил правую ногу на крепком суку. И, повиснув на ветке дерева, как орангутанг, спросил с каким–то даже удивлением: