Три билета до Эдвенчер
Шрифт:
Бедный мистер Кан! Он так старался быть полезным — во всяком случае, урвать себе толику славы при приобретении нового «экземпляра», пусть даже он не имел абсолютно никакого отношения к его поимке. Но чем больше он путался у нас под ногами и расточал свои золотозубые улыбки, тем больше он нас раздражал, а с недавних пор стал и вовсе несносен. Не будучи в силах пережить позора со свиньею, он преисполнился решимости реабилитировать себя в наших глазах и восстановить престиж. Он всеми силами старался забыть об этом эпизоде, но Перси оставалась постоянным, живым, хрюкающим напоминанием тому злосчастному дню, когда он, великий охотник Кан, был обращен в бегство на глазах у всей почтеннейшей публики. Однажды Кану представился-таки случай покрыть себя неувядаемой славой, и он ухватился за него обеими разжиревшими ручищами — но, видно, не судьба: хотел как лучше, а получилось как всегда.
А случилось вот что. Мы с Бобом провели весь день в походе по ручьям и вернулись домой усталые и голодные. При приближении к нашей хижине мы с удивлением увидели, как мистер Кан, танцуя, движется по пляжу навстречу нам, блистая в равной мере от пота и триумфа. Рукава у него были закатаны, как у ревностного работника, ботинки и брюки насквозь пропитаны речным илом: принимая таинственный вид, он что-то прятал за спиной. Его немыслимое пузо, не привыкшее к такой прыти, тряслось от каждого прыжка, а зубы так и искрились на солнце.
— Шеф, — сказал он, переведя дух, — догадайтесь-ка, кого я поймал! Ни за что не догадаетесь! Как раз то, что вы хотели! С ума сойти! Обещал — и вот оно!
Он вытянул свою огромную ручищу — в ней лежал некий бесформенный, липкий и весь покрытый пеной предмет. Приглядевшись, мы с Бобом увидели, что он слегка подрагивает.
— Что это? — врастяжку спросил Боб.
— Как что? — явно задетый, переспросил мистер Кан. — Это одна из тех птиц-плотников, которых мистер Даррелл так жаждал заполучить.
— Что я слышу! — завопил я. — Дайте-ка посмотрю поближе!
Мистер Кан вложил странный предмет в мои ладони, и он тут же намертво прилип к ним. При тщательном рассмотрении я убедился, что он действительно некогда был птицей.
— Так что же с ним произошло? — спросил я.
Мистер Кан разъяснил все без утайки — оказывается, не далее как нынче днем дятла неведомо каким ветром занесло в нашу хижину, и мистер Кан, обнаружив величайшее присутствие духа, бросился на него с сачком для бабочек. Он гонялся за ним кругами до тех пор, пока у бедной птицы голова не пошла кругом, и вот тут-то он ловким движением сбил его. Но как на грех в хижине стоял большой кувшин с черной патокой, и дятел угодил прямо туда, издав зловещий плеск. Мистера Кана это не смутило — он вытащил птицу из кувшина и понес ее, истекающую черной патокой, словно черной кровью, к речке, где принялся энергично отмывать и оттирать ей каждое перышко с помощью карболового мыла. Результат был налицо. Предмет, лежавший у меня на ладони, похожий на кусок тающих медовых сот, весь покрытый розовой пеной, некогда был очень красивой птицей — и вот что получилось, когда мистер Кан приложил к ней руку. До сих пор не могу понять, как она после этого прожила так долго, но бедняжка отдала концы у меня на ладони, в то время как мистер Кан гордо заканчивал свой рассказ. Когда я сказал, что его добыча — уже труп, и притом весьма неприглядный, он страшно разгневался и взирал на птицу так, будто она нарочно залетела в кувшин, чтобы досадить ему. После этой неудачи мистер Кан решил взять реванш и следующие два-три дня, невзирая на наши реплики и насмешки, кругами ходил по хижине с сачком наперевес, словно надеясь, что сюда залетит еще один дятел. Но напрасно. Впрочем, теперь мы уже знали, как можно заставить замолчать мистера Кана — стоило только перевести разговор на дятлов и диких свиней, и он тут же надолго замолкал.
Глава восьмая
Жаба с кармашками
Уж так получилось, что по крайней мере половину всех часов, прожитых нами в краю ручьев, мы провели на плаву. Фактически мы и жили на острове, окруженном со всех сторон сетью проток, различных по ширине и глубине, но образующих вместе замысловатую систему водных путей. Таким образом, исследовать окружающую местность можно было только на лодке. Днем мы уплывали в дальние походы к забытым Богом индейским поселениям, а по ночам обшаривали протоки вокруг нашей деревни в поисках представителей здешней ночной фауны.
Очень скоро мы сделали открытие, что водные дороги вокруг нас кишат детенышами кайманов, и притом трех различных видов. Они достигали в длину от шести дюймов до трех-четырех футов, особых проблем с их содержанием не было — а чего нам еще желать? Мы обнаружили, что ловятся они лучше всего ночью с помощью фонаря: днем они сохраняют бдительность и не подпускают к себе, а ночью их легко ослепить сильным пучком света. Выходили Мы в такие экспедиции обычно предвечерней порой — одно наслаждение плыть в каноэ по тихим, безмолвным протокам, вода в которых еще хранит солнечное тепло! На корме восседает гребец-индеец, а мы с Бобом балансируем на носу Наше вооружение состоит из сильного фонаря, нескольким прочных мешков и длинной палки с петлей на конце. Суденышко скользит по водной глади, а мы напряженной всматриваемся в даль. Но вот пучок света выхватывает пару огромных рубинов в оправе из водных растений и листьев лилий. Жестом мы показываем гребцу направление движения, и он, бесшумно вонзая в воду весло, медленно, плавно ведет каноэ к цели по неподвижной поверхности воды; так улитка ползет по оконному стеклу. Чем ближе к паре светящихся как угли глаз, тем тише ход; вот уже считанные футы отделяют нас от водяных растений, из которых высовывается голова каймана. Направляя пучок света ему прямо в глаза, мы дюйм за дюймом опускаем петлю, осторожно накидываем ему на шею — маневр, требующий солидной практики, но, раз освоенный, удается без труда. Но вот петля надета кайману на шею, заведена дальше выпученных глаз — теперь не зевай, рывком поднимай палку, и вот кайман зеленой ракетой взвивается в воздух, бьется в петле, бешено извивается и хрюкает как поросенок! Правда, не каждая такая атака завершается успехом — порою пилот не рассчитывает скорость, и каноэ врезается в кромку водяных растений. Тогда раздается громкий всплеск, голова каймана исчезает, и на поверхности в переплетении водорослей остается лишь рваная прореха с блестящей водой.
Однажды ночью мы особенно отличились в ловле кайманов — наши мешки быстро наполнились, и со дна суденышка раздавался такой хор хрюкающих и пыхтящих голосов, что все непойманные кайманы на много миль вокруг были распуганы и продолжать ловлю стало невозможно. Поскольку время было еще, как говорится, детское, мы решили отправить каноэ с уловом в деревню и подождать его возвращения. Итак, мы высадились на подходящем травянистом берегу, каноэ под аккомпанемент хрюканья и пыхтенья взяло курс на деревню, а мы с Бобом медленно побрели вдоль воды в поисках лягушек.
Вижу ваше удивление: что тут особенного, лягушки они и в Южной Америке лягушки и едва ли чем отличаются от своих собратьев в Англии. Но это далеко не так. Лягушки, как и другие животные, разнятся от местности к местности, являя богатейшее разнообразие форм, размеров, расцветок, не говоря уже о повадках. Например, в Азии родятся так называемые «летающие лягушки» — крупные древесные лягушки с очень длинными, соединенными перепонками пальцами. Когда такая лягушка прыгает с дерева на дерево, она широко растопыривает пальцы, и перепонки, растягиваясь, превращаются в подобие крыльев. В Западной Африке встречаются лягушки-голиафы — они достигают двух футов в длину и могут за милую душу слопать крысу; зато в Южной Америке есть такие крохотные лягушки, которые свободно умещаются на ногте вашего мизинца. Бока и ноги самца волосатой лягушки, обитающей, как и вышеупомянутая лягушка-голиаф, в Западной Африке, покрыты неким подобием густой шерсти, однако в действительности это не шерсть, а тончайшие, словно нити, выросты кожи. Эта лягушка отличается еще и тем, что может выпускать когти, словно кошка. Что же касается всего калейдоскопа расцветок, то лягушки, пожалуй, единственные создания, способные в этом отношении серьезно потягаться с птицами. Каких красок тут только нет — и красные, и зеленые, и золотые, и голубые, и желтые, и черные, а если бы отыскался такой художник по тканям, чья фантазия создала бы узоры, которыми природа щедро наделила лягушек, он сделал бы себе целое состояние. Но даже эти чудеса бледнеют перед теми, которые лягушки демонстрируют в пестовании своего потомства. Так, европейская жаба-повитуха не мечет икру в первом попавшемся водоеме, бросая таким образом свое потомство на произвол судьбы, а поручает заботу о нем своему кавалеру, который наматывает икру на задние лапы, да так и скачет с нею, пока из икринок не вылупятся головастики. Есть такой вид древесной лягушки, который для выведения потомства склеивает вместе два листа, и, когда в такую чашу наберется вода, лягушка откладывает туда икру. Другие сооружают на верхушке дерева гнездо из пены, напоминающее гнездо одного из известного англичанам видов насекомых, называемое «кукушкин плевок». Нелишне отметить, что к выбору момента для икрометания такая лягушка подходит со всей ответственностью: момент для этого священнодействия выбирается такой, чтобы внешний слой пены успел затвердеть, а внутренность оставалась влажной. Как только головастики станут достаточно большими и смогут сами добывать себе пищу, твердая внешняя оболочка исчезает, и они падают с дерева прямо в воду.
Гвиана изобилует лягушками, демонстрирующими редкую изобретательность в том, что касается заботы об икре и головастиках, и край ручьев оказался как нельзя более подходящим местом. Первые два открытия мы сделали той же ночью, ожидая возвращения каноэ из деревни. Каждый из нас избрал свой метод поиска — Боб развлекался тем, что волочил по дну ручья сачок на длинной рукоятке, а я с надеждой всматривался в переплетающиеся друг с другом полузатопленные корни росших вдоль берега деревьев, (я помощью фонаря мне удалось изловить трех крупных темно-зеленых древесных пучеглазых лягушек. Это оказались Even's tree frogs — у этого вида самка носит икринки на спине уложенными в ряды, отчего спина выглядит как участок булыжной мостовой. Правда, ни одной самки с икрой я так пока и не поймал, но все равно поздравлял себя со столь интересной находкой. Тут раздался восторженный крик Боба:
— Джерри, поди-ка посмотри, что я подцепил!
— Что там? — крикнул я, сунул своих лягушек в мешок и помчался по берегу ему навстречу.
— А черт его знает, — удивленным тоном ответил Боб. — Не иначе какая-то рыба.
Боб держал сачок наполовину погруженным в воду, и в нем плавало некое странное существо, на первый взгляд действительно напоминающее какую-то необычную рыбу. Я присмотрелся внимательнее.
— Это не рыба, — сказал я.
— А что же это?
— Головастики, — ответил я, еще раз оглядев находку Боба.