Три Царя
Шрифт:
Балдур почувствовал, как его сердце замедлилось и практически остановилось. Кончики пальцев рук и ног резко онемели, будто от массивной кровопотери. Кожа, что буквально секунду назад горела и липла от пота, обрела прочность толстого льда. Птица смотрела на человека, будто читая его мысли, будто спрашивая его. Балдур не знал вопроса, но попытался ответить. Губы слиплись от чего-то холодного, а язык был слишком тяжел, чтобы двигаться.
Вдруг филин закрыл свой клюв, убрав когти прочь, а глаза, перестав, гореть ярким пламенем вернулись в свой истинный лик. Птица вспорхнула к небесам, а мышка нырнула
В тот момент Балдур не понял, что произошло. Он еще долго будет вспоминать тот момент и пытаться разобраться. Какие бы мысли его не посещали, он даже не позволит себе думать, что ощутил прикосновение богов. Он был никем, лишь обычным человеком, что славит великих богов, и не заслуживает даже легкого касания.
Что бы то ни было. Время резко вернулось в естественный ход для него, и Балдур почувствовал необычайную уверенность. Вправо. Направо! Кричало всё его тело. Разум бился в агонии, словно пытаясь достучаться до человека сквозь толстое стекло. Скорость, вожжи, поворот, слова проклятья от Ярика. Да. Именно так и должно быть.
Человек не знал, что помогло ему сделать такой выбор, но на всякий случай поблагодарил богов. Даже если это были не они, то кто-то или что-то созданное ими. Конь копытами вырвал клочок земли и, захрипев, поддался воли нового хозяина.
Аспид, летевший всё это время за ними, решился на очередной рывок, но тут же завопил от внезапного поступка человека. Щелкнув клювом, он разрубил пополам толстое дерево, а крыло едва не задело ошалевшего Ярика.
Это был переломный момент погони, по крайней мере это так казалось со стороны. Аспид, больше не желал отделываться легкими нырками. Он жаждал вцепиться когтями в массивный камень и тут же изменил траекторию.
Она гналась за ними будто гепард, сшибая собой силой медведя. Крылья убраны, голова опущена, а взгляд устремлен на добычу. На мощных чешуйчатых трёхпалых лапах она уступала в скорости коню, однако постепенно набирала темп.
Ярик разбрасывался шарами в таком темпе, насколько только был способен в сложившейся ситуации. Конь ревел, зверь приближался, Балдур до скрипа стиснул зубы. Он понял, что ему удалось сделать правильный выбор, когда они вышли на большой тракт. Длинная, казалось, бесконечная прямая, была единственным путем. Возможное спасение гибели сотен или верная их смерть. Он выбрал второе, но отказывался ощущать на себе хладное прикосновение Марены.
Мать заверещала пронзительным писком, от чего Балдур едва сдерживал кровь из ушей и старался не зажмуривать глаза. В момент, когда они вышли из чащобы, аспид набирал скорость для атаки в длинном прыжке или полете. Стервятник это знал. Так же он знал, что под ними ревел не просто конь, так как сельская кобыла, уже сбросила бы обоих, и отправилась прочь. Скакун явно пережил несколько битв, и тот факт, что находился во владении Странствующего Лободыра, это лишь подчеркивало мнение Балдура.
Мать принимала на себя один шар за другим. Чешуя на лбу, шее и крыльях постепенно плавилась и обжигала кожу. Даже идя впереди, они оба отчетливо чуяли запах паленной плоти. Вот оно, могло показаться. Стоит лишь добраться до плоти, и зверь либо отступит в нестерпимых муках боли, либо издохнет совсем.
На это и рассчитывал Ярик, однако сердцем он понимал, что разъяренная мать, лишившись и наблюдая за смертью своего ребенка, скорее сама ляжет на плаху, ежели отступит от мести. Всё что оставалось рыжеволосому мужчине, это пытаться сдерживать её на расстоянии, и надеяться на Балдура.
Надежда, хрупкое создание вселенной, что благотворит одним, но наказывает ложной безопасностью других. Ни Ярик, ни Балдур за свою прожитую жизнь не могли надеяться попасть в её любимцы.
— Как скажу, влево! — прокричал Ярик, Балдур не стал спрашивать почему.
Рыжеволосый как смог, прицелился и сконцентрировал на кончике ногтя маленький, однако очень плотный огненный шар, сердцевина которого была темнее ночи. Он усилил заклинание парой звонких ругательств и щелчком отправил в полет.
Звериная реакция аспида была намного быстрее людской вдобавок, учитывая тот факт, что Ярику понадобилось длительное время на подобный ход. Шар, больше похожий на скатанный пух до плотного состояния, отправился в полет.
Мать в порыве удушающей ярости давно забыла о боли и принимала все удары на себя, наращивая при этом скорость. Однако в тот момент, животное нутро подсказывало ей, что этого лучше стоит избегать. Ярик заметно качнулся, и чуть не потерял сознание. Зверь это заметил и отреагировал.
Коротким маневром Аспид отскочил в сторону, сшибая своей увесистой тушей придорожные сосны. Инстинкты не подвели, за спиной раздался взрыв. Зверь тут же раскрыл крылья, и поддаваясь волне рванул в сторону людей.
— Рви!
Конь засвистел копытами, а сердце на момент провалилось в груди. Балдур лишь успел повернуть голову, как на небольшом расстоянии от него щелкнул огромный клюв. Стервятник много раз смотрел в глаза смерти и знал практически все оттенки её ужаса. Он видел ярость убийства, ненависть иноземца, страх перед смертью, но такого ему еще не удавалось наблюдать. Чистое, истинное, израненное и плачущее изнутри безумие. Он мог поклясться, что в тот момент перед его глазами промелькнули серебряные слезы скорбящей матери.
Запрет. Нельзя. Главное правило всех сборщиков — «Мы собираем, а не убиваем». Каждое Лико, каждой территории отвечало за баланс. Хищники охотятся и пожирают не более нужды, остальные плодятся и защищаются с дарами богов. Человек во владениях любого Лика, это нарушение баланса. Только лишь сборщики со своим сводом правил, могут свободно ходить по этим землям.
Он убивал, когда ему приходилось. Защищался против хищников, отстаивая своё право на баланс. Такова жизнь, таковы законы божьи. Каждый имеет право на существование, каждый имеет право на самозащиту.
Балдур слышал это несчетное количество раз. Он слышал от едва живых сборщиков, что возвращались в крови, а то и оставив часть себя на съедение зверям. Ему приходилось быть свидетелем подобных речей и в полисах и сёлах. Он понимал, но тогда ему было особенно тяжело защищать свою жизнь.
Иноземец вмешался не ради сбора, а ради трофея, похитив среди ночи нерождённое дитя любящей матери. Каждый крик, что она издавала. Каждый вопль, что разносился эхом боли, не был нуждой. Не был балансом. Душераздирающий плачь, жаждущий лишь мести, после которой ничего не останется кроме холодной пустоты.