Три девицы и тайна Медной горы
Шрифт:
– Нет, – ответил мальчик, с обожанием глядя на своего спутника. Видимо Лев Степанович частенько баловал собеседника занимательными фактами и это нравилось им обоим. Вот и сейчас мальчик спросил с надеждой – Вы же расскажете?
– Да, мой любознательный друг! Думаю, что и нашим попутчицам будет весьма интересно и поучительно послушать, – он посмотрел на Лизу с матерью и тепло улыбнулся, глядя на них прищуренными глазами человека со слабым зрением. – Дамы?
– Вот вздор! – ворчливо ответила маменька. – От болтовни вашей голова пухнет. Лучше вздремну. После обеда в сон клонит.
А Лиза промолчала, улыбнулась и придвинулась ближе, чтобы ничего не пропустить.
– Первую железную дорогу для пассажиров построили в 1837 году, для развлечения императора Николая I, –
– Неужели для какого-то села построили такое сложное сооружение? – изумилась Лиза. Перебивать было неловко, но любопытство победило.
– Это не село, в привычном для нас понимании, – улыбнулся рассказчик. – Это огромный дворцово-парковый ансамбль, летняя резиденция русских царей от Екатерины Первой до Николая Второго. В него входят три парка, дворцы и павильоны. И железная дорога, протяжённостью 27 километров, позволила удобнее добираться туда с Царскосельского вокзала Санкт-Петербурга. Изначально вагонами служили обычные платформы, состоятельные пассажиры заезжали на них в своих каретах и путешествовали с комфортом. Остальные мёрзли зимой и мокли осенью.
Лиза представляла, как в каретах сидят толстые, богато одетые господа в шубах и меховых шапках, и с презрением наблюдают, как простые люди – мужики, бабы и дети, мокнут под дождём. Она выросла в селе и о тяжёлой крестьянской жизни знала не понаслышке.
– Но вскоре придумали крытые вагоны, – продолжил Лев Степанович. – Их стали производить на Александровском механическом заводе, что в Санкт-Петербурге. Кстати, у этого предприятия весьма интересная судьба. Первоначально на нем изготавливали гири и весы, отливали статуи для набережных Петербурга. Потом стали делать корабли по заказам морского ведомства. А когда в России развернулось строительство железных дорог, завод перешёл в ведомство путей сообщения и на нём стали производить паровозы и крытые вагоны, выглядевшие сперва как изба-телега – всё из дерева, кроме колёс. Даже тормозные колодки делали из осины, потому что её влажная древесина загорается с трудом.
Лев Степанович прервался, чтобы выпить чаю, который любезный кондуктор принёс из вагона-ресторана. Лиза и мальчик нетерпеливо ёрзали, ожидая продолжения.
– Так вот, друзья мои, – наконец возобновил он повествование, – Ездить в пассажирских вагонах того времени было непросто. Когда колеса поезда попадали на стыки рельс, удары были довольно чувствительны. Словно едешь на крестьянской телеге по ухабам и кочкам. И пассажиры запасались мешками с сеном или подушками. Кроме того, в холода нужно было отапливать вагоны. В первое время под ноги пассажирам ставили металлические ящики с нагретыми кирпичами. Они плохо справлялись со своей задачей и их сменили изразцовыми печами. Но те разваливались от толчков. Поэтому изразцовые заменили железными, а потом водяным или паровым отоплением.
Живое Лизино воображение рисовало рубленную избу на колёсах, из трубы шёл дым, белыми клубами улетая в небо, а внутри, вместо лавок и кроватей, стояли вагонные скамейки, заваленные мешками с сеном. Сидели там румяные бабы в цветастых сарафанах и платках, серьезные усатые мастеровые в форменных кепках, дети в костюмчиках как у мальчика-попутчика, и старушки всех мастей. Картина была настолько уморительной, что Лиза даже рассмеялась тихонечко.
– Существовали и товарные вагоны, – продолжал меж тем Лев Степанович. – Так называемые «нормальные», для перевозки грузов. Лошадей в них вмещалось 8 голов, а людей, обычно крестьян и рабочих, 40 душ. Поэтому на всех нормальных товарных вагонах раньше писали: «40 человек или 8 лошадей». Да, простой люд человеком не считался, он вроде рабочего скота. Один немецкий господин предложил российским чиновникам «экономный проект». Не покупать паровоз, дорогую и сложную машину, а использовать бурлаков. Надеть на мужиков хомуты и вопрос с тягой будет решен. К счастью, проект не приняли. , – продолжал меж тем Лев Степанович. – Так называемые «нормальные», для перевозки грузов. Лошадей в них вмещалось 8 голов, а людей, обычно крестьян и рабочих, 40 душ. Поэтому на всех нормальных товарных
И снова чувствительная Лиза ярко представила надрывающихся мужиков, тянущих вагоны. Жилы на их лбах вздулись от тяжкой ноши. А другие, что едут на заработки в денежные края, вперемешку с такими же, измученными тяжким трудом, лошадьми, понуро сидят на сене. И чуть не заплакала от жалости к ним.
– Но сейчас мы ездим во вполне комфортных условиях, – завершил рассказ Лев Степанович.
Лизавета, слушавшая с восторгом, слегка расстроилась окончанию неожиданной лекции. Её любознательность в семье порицалась, а Лиза была охоча до знаний. Домашнее образование позволяло читать, писать и немного разбираться в географии. Книг в доме не держали, газет не выписывали и она довольствовалась учебниками и тем, что одалживали знакомые девицы, в основном приключенческие романы и книжки религиозного содержания. Правда учитель достаточно много и интересно рассказывал о прочитанных им книгах. Поэтому Лизавета радовалась возможности узнать что-то новое, но стеснялась этого и привычно ощущала себя виноватой.
Наконец прибыли на нужную станцию. Лиза грустно распрощалась с Львом Степановичем и мальчиком. Маменька, отмахнувшись от навязчивого носильщика, всучила дочери сундучок, чай не барыня, дотащит. Пройдя сквозь здание свежепостроенного, еще пахнувшего краской и побелкой, вокзала они вышли на небольшую привокзальную площадь и остановились, озираясь и оглядываясь.
Глава 2. Заведение мадам Жанетт. Весна, 1895 год.
Сосновоборск впечатлил Лизу. Аккуратные домики с мезонинами, большие сады за деревянными белёными заборами. Ухоженный привокзальный сквер с чугунными скамейками и урнами. Приличного вида экипажи, ожидавшие пассажиров. Нарядная публика, неспешно фланирующая по чистой, мощеной, скорее всего, центральной, улице.
Маменька и Лиза в потертых салопах смотрелись смешно и Лиза, чутьем юной, пробуждающейся женщины, остро ощутила свою нелепость, глядя на красивые манто и шляпки дам. Конечно, в разношёрстной толпе хватало плохо одетых людей, но Лиза замечала и сравнивала себя именно с модницами. Маменька, приказав опять взять сундучок, схватила дочь за руку и потащила к стоявшим в стороне извозчиками.
– Куда прёшь, деревня! – заорал кучер, управлявший непонятно откуда возникшим экипажем, под копыта коней которого они чуть не попали. – Глаза раззявь, чучело!
Маменька тут же ввязалась в свару и принялась браниться. Лизавета сгорала со стыда, казалось, что вся улица смотрит на них и смеётся. Наконец, наругавшись всласть, маменька уговорилась с одним из возниц, и они поехали. Девушка, напуганная и расстроенная, даже не стала смотреть на улицы, по которым пролегал путь.
Лиза вновь ощущала себя никчемной и беспомощной, хотелось вернуться домой, в привычный мир – к папеньке, няне, к вредным младшим братьям и сестрам, грубой кухарке. И Никите… Мысли и мечты о нём, о будущей свадьбе, немного согревали в минуты, когда хотелось плакать. Но если маменька что-то решила, то…
Никогда не получалось у Лизаветы убедить её. Она обладала над дочерью непонятной властью. Как змея над мышонком нависала она над Лизой и всегда добивалась своего. В ход шли угрозы, слёзы, истерики, обмороки и разные приёмы из обширного арсенала.
– Тпррууу! Приехали!
Елизавета вздохнула, неловко вылезла из экипажа вслед за матерью и привычно ссутулившись, побрела навстречу новому месту жительства. Бордель, как и заведено в провинции, располагался на окраине. Пролетающие над ним птицы взирали сверху на П-образное строение, с двускатной, крытой железом, крышей, а людскому взгляду представал двухэтажный особнячок, светло-голубого колера, с претензией на элегантность. Лизе он не пришелся по сердцу – ничего хорошего её там ждать не может, думала она.