Три дня Илль
Шрифт:
– Легче?
– О чем она спрашивает, не может ведь отвар подействовать сразу.
– Вроде да... Кх-кх, - кашлянул Ингвар и прислушался к себе.
– Да, теплее стало.
– Тогда раздевайся, гущу ещё надо на грудь приложить.
Он безропотно стянул с себя мантию и рубаху. Илль отвернулась, не столько отыскивая бинт, сколько скрывая смущение. Что это с ней? Голых мужчин давно не видела? Или просто гадание из головы выбросить не может?
Бинт нашёлся в свертке с грязной одеждой - измятый, с бурыми разводами от плохо выведенной крови. Она старалась его отстирать, но не получилось.
Ингвар увидел, с каким лицом повернулась к нему хозяйка, и спросил:
– Что-то не так?
– Нет, нет, все хорошо... Придержи тут... Ага, спасибо.
Илль зачерпнула горсть тёплой жижи и размазала её по груди. Под пальцами заскользила гладкая бледная кожа, туго натянутая на скелет. Она вытряхнула на ладонь остатки, не обратив внимание на капли, испачкавшие простыни, и пришлепнула их сверху. Лёгким движением отерла руку о грудь. Ингвар вздрогнул.
– Больно?
– Щекотно.
Она улыбнулась краем рта - на щеке проступила ямочка. Бинт лег тугой повязкой поверх ребер. Ингвар завозился, устраиваясь поудобнее. Если бы не слабость, он ушел бы еще утром, не желая обременять собой Илль.
Он посмотрел на нее вблизи, пользуясь моментом. Чистая кожа без единой оспины. Правильные, даже точеные черты лица. Черные волосы с густой сединой - поначалу он принял ее за старуху, но сейчас видел, что она лишь немногим старше него. Красавицей Илль назвать нельзя, но взгляд она была способна удержать, а, возможно, и не один. Держится прямо, сама не замечая, как всегда ровна ее спина. Живёт в глуши, забравшись в середину демонских земель... Прячется? Но от кого? От жестокого мужа, готового забить жену до смерти? Нет, она не боится его. От алчных родичей, готовых отобрать последнее у сироты? Возможно. Или хочет побыть наедине с собой, переживая старую трагедию? Скорее всего. Оттого и складка между бровей никогда не разглаживается.
– Ну вот и все. Теперь осталось только выздороветь.
– Спасибо, - сказал он. Подумал и решился попросить: - Посидишь со мной?
Илль оглянулась, словно спрашивали кого-то другого, не её.
– Хорошо. Посижу.
Так как в тесной спальне не было места для лишней мебели, она присела на кровать, скрестила руки на груди и уставилась в окно.
Илль не хотела с ним говорить. Зачем? Чтоб впустить в душу постороннего, что натопчет грязными сапогами, нанесет грязи, а потом исчезнет, оставив лишь отпечаток сапога. Не надо ей такого. Потому она и отвернулась от Ингвара, чувствуя, как от его взгляда у нее горит ухо.
– Когда я был маленьким, то мечтал, что стану магом, - сказал Ингвар. Илль не обернулась.
– Я находил на улице цветные стекляшки и часами смотрел сквозь них, стараясь увидеть магию. Не знаю, откуда я это взял, но тогда был уверен, что магия - это как радуга, только невидимая.
На щеке заиграла ямочка. Воодушевленный Ингвар продолжил:
– Однажды, когда я шёл домой с полными карманами добытых осколков, за мной увязался пёс. Тогда я ещё любил собак.
– Он погладил запястье, словно успокаивая призрачную боль.
– Не знаю, что его разозлило, но он начал лаять. И не просто так, как иногда делают собаки, чтоб покрасоваться перед хозяином, а всерьёз, по-настоящему... Я побежал... Он, конечно, догнал...
– И?
– спросила Илль.
– Вцепился в руку, - смущенно улыбнулся Ингвар.
– Вот, даже шрам остался... Ох и перепугался я тогда! Кричал, звал маму, бил по морде собаку... Только она меня не отпускала. И тогда я достал свои стекляшки и бросил в нее, выкрикнув что-то.
Илль смотрела на бледное лицо и видела испуганного ребёнка. Наверное, тогда он был светленьким и глазастым.
– Учителя говорили, что мне ещё повезло. Я же мог и сам сгореть, ведь никто не контролировал выброс силы. А так отделался испугом. И шрамами, - он подмигнул женщине.
– Но они украшают мужчин.
– На пальцах? Это они?
– не поддержала легкомысленный тон Илль.
– Да. Я же стихийный маг, огневик. Помню, как пёс завизжал, потому что ему обожгло нос. Он сразу убежал, а я боялся идти домой, ждал, пока стемнеет.
– Почему?
– Бабушка - мы у нее тогда жили - всегда ругалась за испорченную одежду... А я в тот раз умудрился и кровью рубашку заляпать, и подпалин насажать.
Илль проглотила возмущение - за прошедшие годы она поняла, что правды, одинаковой для всех, не существует, у каждого она своя, и спросила о другом:
– Тебя сразу приняли в школу? Самоучек ведь ищут.
– Меня?
– Ингвар рассмеялся, в груди заклокотало.
– Нет, мама запретила мне и вспоминать о случившемся, а бабушка наказала, чтоб запомнил крепче.
– Запретила?
– А ты была в школе для магов-самоучек? Нет? И не надо тебе туда заглядывать. Меня только в пятнадцать лет смогли поймать на горячем, когда я отбивался от компании пьяных богачей, а мимо патруль шёл. Мама умоляла инспектора оставить меня дома, клялась, что найдёт учителя... Не помогло. Но ничего, я вышел оттуда живым и даже здоровым. И, конечно, лицензированным магом, обязанным всей своей жизнью государству, - передразнил Ингвар кого-то.
Все знакомые Илль маги обучались дома или в столичной академии, от них она не слышала ничего подобного - наоборот, всегда полагала бесплатные школы для одаренных детей одной из лучших реформ.
– А ты кем хотела стать?
– Я?
– удивилась она вопросу. Отвечать не хотелось, потому она неловко сменила тему.
– Ты голоден? Уже пора ужинать.
– Не откажусь.
– Ингвар решил, что расспросит её позже. А пока и впрямь пора перекусить.
Илль поднялась. В колене что-то хрустнуло, заставив её поморщиться - этак она скоро начнёт рассыпаться на части, всякие мысли о бегах придётся оставить молодым.
Она потрогала лоб - мокрый, но прохладный. Дело своё лекарка знает.
– Есть пирог с мясом и колбаса кровяная.
– Мне и того и другого, - ответил Ингвар.
Нарезая колбасу крупными кусками, Илль вспоминала своё детство. За грязную одежду ей тоже перепадало, но все обычно обходилось выговором от строгой няньки, а родителям было не до того. Они жили своей жизнью, яркой и насыщенной, оставив маленьких детей на попечение слугам. Первое, что приходило на ум при слове "мама" - сияние драгоценностей в пышной прическе. Мама приходила поцеловать на ночь детей, собираясь с отцом на очередной ужин.