Три дня иного времени
Шрифт:
– Сомневаетесь в том, что я правду говорю?
– спросил он.
– Да, - призналась я.
– Да, то есть не в вас сомневаюсь, а в себе. Помните, в 'Доживём до понедельника' девочка написала в школьном сочинении, что хочет простого человеческого счастья, семью и детей, без всех этих наших строек коммунизма и великих свершений, а ей двойку влепили?
– Помню, представьте себе.
– Разве справедливо? Она же правду писала!
– Нет, несправедливо.
– А чем тогда Анжела виновата? Я вам верю, верней, чувствую, что есть какая-то правда
– Она хочет б'oльшего, Ника, - ответил Август очень серьёзно.
– Она не счастья хочет, а хочет жить за счёт мужчин и вертеть ими в своё удовольствие.
– Почему вы так в этом уверены?
– Потому что много таких дам видел, говорю вам.
– Но ведь это, то есть если это правда... что-то вроде проституции?
– Вы произнесли это слово, не я.
– Очень жестоко так судить человека!
– воскликнула я. Выпрямилась и сидела так минут пять, глядя прямо перед собой, не проронив ни слова. Потом, когда сообразила, что совсем это неприлично выходит, пробурчала:
– А в капстранах это вообще не считают зазорным...
– Что именно?
– терпеливо уточнил Август.
– То, что женщина живёт на зарплату мужчины.
– Милая моя, тут ведь не про одни деньги речь, - выговорил мой спутник с холодком в голосе.
– Ваша Анжела стремится разнуздать в мужчине животные желания, чтобы после иметь право презирать их, нас то есть, за то, что она сама в них пробудила. Это всё равно, что уронить человека в грязь -поскользнуться каждый может, - а после стоять рядом и приговаривать: 'Ну ты и свинья, уважаемый!'
Я смущённо откашлялась, и до самой нашей остановки мы ни о чём больше не говорили. 'Животные желания', ишь ты! 'Разнуздать'! Экий Лев Толстой нашёлся. Ну и разнуздать, так они говорят там, в Сибири, а неправда разве? А признание про 'Поскользнуться каждый может' - тоже интересное, конечно... Женат ли он, интересно? Стоп, что же я сразу не задумалась?
– Вы женаты?
– спросила я быстро, отрывисто, без связи с предыдущим. Август помотал головой. Я недоверчиво поджала губы: так он и скажет тебе, что женат, когда молодая девочка его к себе домой пригласила! Только не наделай глупостей, голубушка!
VIII
В начале улицы Кривова на первом этаже пятиэтажки есть гастроном, и я предложила заглянуть туда, а то холодильник совсем пустой. Август пришёл в восхищение от продуктовых корзинок.
– Только не говорите, что у вас в Новосибирске магазинов самообслуживания тоже нет!
– не удержалась я.
– У нас?
– поднял он брови.
– Есть конечно. Удивился тому, что у вас есть...
Корзинку он наполнил доверху даже и лишними, на мой взгляд, продуктами, и расплатился сам, не слушая моих возражений.
– Это некрасиво с вашей стороны!
– заявила я, едва мы вышли на улицу.
– Сами критикуете женщин, которые живут на иждивении мужчин, и сами отказываетесь у меня взять деньги! А потом и упрекнёте в том, что... фу, даже говорить не хочу.
– Это дружеский жест, Ника, а совсем не... и как вам самой не стыдно!
Я упрямо помотала головой.
– Ни капельки мне не стыдно, - сообщила я.
– Ни вот капельки, ни столько, ни полстолечка. (Стыдно было, конечно, ужасно.) А вы тоже хороши! Стали мне тут про 'животные желания' рассказывать и всякую толстовщину развели. Вы уж определитесь, сударь, я для вас советская девушка или нет. Если советская, так я и знать про это ничего не знаю.
– Дело хозяйское.
– Вы и в самом деле неженаты? В двадцать-то семь лет? Не подумайте, просто не хочу, чтобы возникли недоразумения и чтобы ваша жена меня забрасывала гневными письмами за то, что я вас пригласила домой по доброте душевной.
– Я едва не женился два года назад, но это долгая история.
– Конечно, я вас не могу заставить рассказывать...
– А там, по сути, и рассказывать нечего: дамочка была вот вроде вашей Снежаны.
– Анжелы. И она, конечно, в вас 'разожгла' все ваши 'животные желания', как вы назвали, и вы 'поскользнулись'. (Очень, очень мне не нравилось как я говорила, но ничего я почему-то не могла с собой поделать! Август как и не замечал моей почти нарочной грубости.) Так, а почему не женились, всё-таки?
– Я благодарен другу, он меня спас.
– Пожертвовал собой, значит?
– Да нет, он её банально соблазнил, а жениться он даже не собирался.
– По вашей просьбе? И вам после этого не совестно ещё упрекать женщину в том...
– Нет, не по моей, по своему личному хотению.
– И вы так легко об этом говорите?
– воскликнула я совсем другим тоном.
– Бедный...
– Я не жалуюсь, Ника. Я и не собирался рассказывать эту историю, вы из меня сами почти силком вытащили.
– И неужели...
– Я набрала воздуху в грудь.
– Неужели во всём Новосибирске не нашлось ни одной порядочной девушки?
Август равнодушно пожал плечами.
– Я много работаю, - сообщил он вместо ответа.
– Да и не думаю, что представляю из себя такую уж выдающуюся личность, чтобы девушки мне вешались на шею.
– Кому другому это расскажите... Чем вас так привлекла эта вышка, что вы даже остановились? (Я имела в виду вышку высоковольтной линии.)
– Тем, что стоит почти рядом с домом: посмотрите, расстояние меньше трёх метров.
– Ну да, - пожала я плечами.
– Наверное, нарушение. Зато ориентир хороший для гостей. Мой дом - не этот, а следующий, в глубину.
– Наверное, для здоровья не очень полезно такое соседство...
– Что, критикуете наш советский строй?
– Так как мой спутник не отвечал, я поглядела на него сама и расхохоталась от души: такое у него было в этот момент лицо.
– Чт'o вы как серьёзно восприняли? Я не из этих самых, не из 'ортодоксов', как их называет Солженицын.
– Вы и Солженицына читали, милая барышня?