Три года октября

Бер Игорь М.

Тело Пахомова загрузили в «Скорую» и отвезли в морг. Прежде чем отправиться за ним следом на уазике участкового, я позвонил Безбородову и рассказал трагическую весть. Он стойко выслушал меня, не перебивая, после чего сообщил о своем скором прибытии. Он влетел в прозекторскую спустя минуту после нашего приезда. Он был весь на иголках, нервно подергивая плечами.

– Где он?! – громко потребовал он ответа, затем подскочил к каталке и сдернул простынь с лица Пахомова. – О, Федя, Федя! Как же так? Ну, как же так?!

В это же время, Кузнецов открыл блокнот и нажал на кнопку в основании

ручки, готовый дальше брать с меня показания.

– Итак, продолжим. Мне нужны детали. Как вы с Пахомовым оказались у реки?

Я начал с того момента, когда меня разбудил стук в дверь и продолжил до тех пор, пока мы не оказались у моста. Безбородов, вероятно, не расслышал ни единого моего слова. Все это время он стоял над телом Пахомова, прижавшись лбом к его лбу, и что-то еле слышно шептал. Единственное, что я смог расслышать это слова – «мой лучший друг».

– Ты утверждаешь, что это был Подкорытов? – уточнил участковый. Сразу же после этого, Безбородов, с влажными от слёз глазами, отвлекся от Федора Дмитриевича и посмотрел в нашу сторону.

– В смерти Феди виноват этот пиз…юк?!

– Александр Викторович, я бы попросил вас выбирать слова и не встревать в диалог.

– Так и знал, что рано или поздно он сделает что-то этакое, и всё закончится чьей-либо смертью. Жали, не его самого.

– Безбородов! Предупреждаю в последний раз! Стойте тихо или я вызову помощников, и они выведут вас из зала.

Безбородов замолчал, хотя пару мгновений его губы подергивались в желании съязвить. Титаническим трудом, взяв себя в руки, он вернулся к Пахомову, принявшись поглаживать его по седым волосам.

– Да, утверждаю, – кивнул я. – Это был он. Я с ним общался на протяжении получаса, в надежде уладить все миром.

– Итак, там были вы с Пахомовым и Подкорытов? Или еще кто-то был?

– Еще Тимофей.

– Тимофей – это…

– Кот.

– Кот. Которого, с твоих слов, Подкорытов утопил. Кот, который стал причиной сердечного приступа у погибшего.

Я кивнул, при этом с подозрением глядя на участкового. Его слова и интонация подсказывали мне, что он пытается свернуть на дорожку, которая мне совершенно не нравилась.

– Были ли там другие свидетели, способные подтвердить твои слова, Родионов? Люди, а не коты, собаки и прочая живность?

– Я же говорю: было ранее утро, первое января. Мы никого не встретили по пути от квартир до самого моста.

– В таком случае, твои слова может подтвердить только сам Подкорытов? – подвел итог Кузнецов.

– Да, – не стал отрицать я. – Разве что делать он этого не станет.

– Вот и я о том же. Ты утверждаешь одно, он станет утверждать другое. А в финале у нас есть смерть от естественных причин и полное отсутствие следов насильственной смерти.

Как сильно бы мне не хотелось опротестовать его слова, у меня не было против них никаких свидетельств. На самом деле, Подкорытов был формально чист перед законом. Мои же показания не принял бы ни один суд в мире. К тому же доподлинно было известно, что между мной и Подкорытовым был давний конфликт, переросший в уголовное дело. С одной стороны, это могло служить для обвинения мотивом, из-за которого подозреваемый совершил свой жестокий поступок, повлекший к смерти человека. С другой – он служил мотивом для меня по дискредитации человека, недавно вышедшего из тюрьмы, в которую тот попал опять же из-за меня.

Пока я размышлял о трудностях свершения правосудия для моего почившего друга, Безбородов сорвался с места и, схватив Кузнецова за грудки, пару раз встряхнул его.

– Эх, Коля, Коля! Что ты за человек-то такой?! Ты пытаешься обелить преступника по той простой причине, что спишь с его мамкой! И ты еще смеешь представлять закон в нашем селении?!

Кузнецов побагровел от злости, затем резким ударом сбил хватку Безбородова, оттолкнув его в сторону.

– Александр Викторович, при всем моем уважении к вам, я не позволю так к себе относиться! Я понимаю, что погибший был вашим давним другом, но это не дает вам право поднимать руку на должностное лицо. Будь на вашем месте кто-то другой, я бы не простил ему такой выходки!

Поправив форменную куртку, Кузнецов перевел взгляд на меня, в котором пылал огонь. Не сложно было прочесть его мысли в этот момент: «Тебе, Родионов, я такое бы с рук не спустил!». Закрыв блокнот и спрятав в карман ручку, участковый сообщил, что обязательно поговорит и с Подкорытовым о случившемся, после чего удалился из секционного зала.

Остались только мы с Безбородовым, да усопший Пахомов на каталке. Мы молчали продолжительное время. Слышно было только тяжелое дыхание Александра Викторовича. Мы глядели по сторонам, пока не уставились друг на друга.

– Не могу поверить, что это произошло на самом деле, – заговорил я первым.

– Он не заслужил такой смерти. Только не он. Такие люди как Федор, не должны столько страдать. К несчастью, жизнь как раз к таким больше всего неблагосклонна. Вначале он потерял жену, потом Тимофея, затем кота и под конец умер сам.

Я мотнул головой, понимая, что Безбородов не ошибся, хотя в его словах, очевидно, была ошибка.

– Почему вы кота упомянули дважды?

– Не кота, а Тимофея. Кот был один, а Тимофеев – два.

– Ничего не понимаю.

Безбородов удивленно посмотрел на меня, затем прищурил подозрительно левый глаз.

– Вот те раз. Федор вроде был твоим другом. К тому же соседом и ты ничегошеньки о нем не знаешь.

Александр Викторович хмыкнул, накрывая лицо Пахомова простыней.

– Он не рассказывал о своем прошлом. Я же не задавал вопросов.

– Тимофеем изначально звали его сына. Умер он пятнадцати лет назад от остеогенной саркомы. Парню было всего шестнадцать. Федор в нем души не чаял. Оно и не удивительно – единственный ребенок, к тому же поздний. Отцом он стал в сорок. Через пять лет стал вдовцом. А еще через одиннадцать остался совсем один. Сын его, Тимофей, лежал последние месяцы жизни в нашей больнице, в отделении хирургии. Федька не отходил от его койки. Часто ночевал рядом. Домой возвращался, чтобы принять душ и переодеться и снова к сыну. Я тоже навещал Тимошку. До сих пор помню шутку мальчонки: «Дядя Саша, а если вы перестанете бриться, смените тогда фамилию на «Бородина»?». И хохочет. Под конец эта шутка у него вызывала только слабенькую улыбку. А у меня слезы, которые я старался скрыть от него и от его отца.