Три года октября

Бер Игорь М.

Однажды, Тимофей сообщил своему папке, что ему приснился сон. Якобы для того, чтобы излечиться, ему нужен котенок. Маленький пушыстик сможет прогнать прочь не только смерть, но и темную сущность, которая принесла с собой болезнь. Глупость конечно, но что не сделаешь ради любимого сына? Вот Федор и отлучился на короткое время из больничной палаты. Отправился в город на птичий рынок за котенком. Меня же он попросил посидеть с Тимофеем до его возвращения. Я согласился. Зайдя в палату к мальчишке, я все понял по его глазам. Он знал, что сегодня должен был умереть и поэтому отправил отца подальше.

Ни в какие чудеса он не верил. Такой маленький, но уже все понимающий. Больше всего он боялся не смерти, а того, что папка увидит его последний выдох. Я держал его за руку в его последние минуты жизни на этой земле.

Безбородов запнулся. Тяжело вдохнул воздуха в грудь, который проник в его легкие с крупной дрожью. Глаза его были на мокром месте. Я и сам не заметил своих слез, пока одна из них не упала мне на халат, оставшись на нем темным пятном на белоснежном фоне.

– Он вернулся, когда койка уже была пуста. Я видел надежду и теплоту в его глазах, когда он вошел в палату, держа в руках маленький пушистый рыжий комочек. Затем он изменился до неузнаваемости, стоило ему увидеть пустую койку и боль на моем лице. Господи, я часто вижу во сне тот день. И каждый раз просыпаюсь. Еще один кошмар в мою копилку бессонницы.

Он замолчал, тяжело вздыхая. Я не смог произнести ничего в качестве ответа. В моей груди скреблась ноющая боль. Как отец, я не мог не думать о тех ужасах, через которые прошел Федор Дмитриевич. И молился, чтобы никогда меня не настигла чаща сея.

А еще я понял, насколько важен был для него кот Тимофей. Не удивительно, что он назвал его в честь сына. И не удивительно, что его сердце не выдержало трагедии, произошедшей у реки.

– Мы должны что-то предпринять, – решительно произнес Безбородов, вытерев платком влажные глаза и щеки.

– Что мы можем? – пожал я плечами. – Только надеяться, что у негодяя проснется совесть, и он во всем признается.

– Нет, – зло хохотнул Безбородов. – Такие как он никогда ни о чем не жалеют. Скорее наоборот – гордятся. Нам нужно его остановить. Безнаказанность заставит его действовать еще более нагло.

– Как?! Вы слышали слова участкового. И он прав! Только я был свидетелем. И у меня был запротоколированный конфликт с Подкорытовым. Мои показания ничего не стоят!

Безбородов скривил губы. То ли из-за бессилия, то ли из-за неприязни ко мне. Он принялся тереть волосы на затылке ладонями, глядя в пространство. Казалось, он полностью погрузился в мыслительный процесс.

– Так-так-так, – пробормотал он. – Сдаться мы еще успеем на радость победителю. Время работает на него. Но инициатива, мудрость и хитрость – на нас.

– О чем вы? – устало вздохнул я. Мне казалось, что это день длился уже около тридцати часов. На самом деле было около полудня.

– Он ведь поймал Тимофея и скорее всего в одиночку, – быстро заговорил Безбородов, трясся указательным пальцем перед кем-то невидимым. В глазах его появился блеск. – Такие дела совершаются не в большой компании. Здесь свидетели не нужны.

Безбородов ранее уже доказывал, что обладает аналитическим складом ума, которому позавидовал бы любой представитель уголовного розыска. Я понимал, что ему удалось нащупать некую нить, которая бы помогла ему раскусить Подкорытова. Мне же все казалось безвыходным, а потому я понятия не имел, в какую сторону движутся его мысли.

– У него с Тимошкой была личная неприязнь. Поэтому он бы никогда не дался тому в руки. Выходит, Подкорытов поймал его с помощью приманки. Палка, веревка, ящик и кусок колбасы. Но чтобы вытащить кота из ловушки и сунуть в мешок, ему потребовалось немало усилий. Кот ему был нужен живым. И зверёк не стал бы сдаваться без боя, даже являясь стариком по кошачьим меркам. На руках мерзавца не было царапин?

– Не знаю, – ответил я, причем не сразу, потому как был заворожен его монологом. – Не видел. Он был в куртке и варежках.

– Предположим, что Тимофей оставил царапины…хотя, не стоит уповать на счастливый случай. Необходимо все обдумать…хорошенько обдумать. А для этого мне нужен покой и тишина. А где их можно найти? Дома. Тогда, я домой. Пока, Алексей. Увидимся завтра или же после выходных. Как получится.

Весь в своих мыслях и рассуждениях, Безбородов похлопал по плечу Пахомова и направился к выходу.

Я остался стоять на месте. Опустошенный и обескураженный. Не зная, как быть и что делать далее, я пришел к выводу, что и мне лучше вернуться домой и постараться отдохнуть от всего этого кошмара.

– Спите спокойно, Федор Дмитриевич, – произнес я, глядя на силуэт тела под простыней. – Надеюсь, вы уже встретились на небесах со своей женой и с обоими Тимофеями.

Я всегда причислял себя к агностикам. Но в эти минуты мне как никогда раньше хотелось верить, что смерть это ещё не конец.

Выключив неоновые лампы в секционном зале, я открыл дверь, пуская освещение из коридора. Прежде чем выйти, я обернулся и замер от удивления. Полоска света из коридора, что растелилась на холодном полу в метре от каталки, осветила блестящий кошачий глаз, что пристально глядел на меня. Тимофей, согнувшись калачиком, лежал на груди своего хозяина, бесшумно и невесомо.

Включив в спехе свет в зале, я вновь обратил свой взор на каталку.

Ничего. Просто видение. Разве что еле заметная вмятина на простыне в области груди покойного.

Я не стал возвращаться и присматриваться к тому, что увидел. Была ли это оптическая иллюзия или же дух кота и вправду побывал в этом секционном зале – не важно. Главное, что невидимый камень, сдавливающий мою грудь, стал немного легче.

– Прощайте, Федор Дмитриевич. Прощай, Тимофей.

Закрыв дверь, я направился к выходу.

6.

Прошла неделя.

Тихо и словно незаметно состоялись похороны Федора Пахомова. Пришли проститься с ним около сотни человек. Не много. Но все они искренне грустили по поводу его смерти. После церемонии, я заглянул в пустую квартиру своего друга, забрав на память о нем две фотографии. На одной были изображены они с котом Тимофеем, на другой, – которая хранилась не на видном месте, а в шкафу среди медикаментов, – совсем молодой Федор Дмитриевич с женой и годовалым сыном на руках. Затем я запер дверь и отдал ключ управдому. Оставаться запертой квартире предстояло до появления новых жильцов. Я купил рамки для обеих фотографий и повесил их у себя на стене, рядом со свадебным портретом Каринэ Еприкян.